— Как лучше это устроить? Хотелось бы придумать что-то оригинальное…

— Посадить всех дам в ряд, как на праздновании Нового года, не слишком-то интересно… Пусть лучше каждая будет представляться по очереди, словно гадальщику, предсказывающему судьбу по лицам… — высказывали свои соображения вельможи, и тут государь предложил:

— Что, если устроить катание на лодках, как в «Повести о Гэндзи», в главе «Бабочки», помните, там, где описано, как Мурасаки устроила прогулку на лодках в ответ на стихи «Сад в ожидании весны…», полученные от императрицы Аки-Коному?… Украсим нос и корму резными изображениями феникса и дракона…

Но строить такие лодки было чересчур сложно, и это предложение тоже отпало.

— Что, если выбрать из числа придворных дам восемь старших по званию и по восемь среднего и младшего ранга, одеть их отроками — игроками в ножной мяч и показать государю Камэяме, как они играют в мяч в Померанцевом саду? Пожалуй, это будет забавно!

— Прекрасно! Отлично придумано! — таков был общий глас.

Чтобы подготовить женщин, каждой назначили помощника, — старшим дамам — вельможу, средним — рядовых царедворцев, младшим — самураев дворцовой стражи. Женщины должны были облачиться в кафтан, в хакама, опоясаться мечом, обуться в мужские башмаки и носки и появиться в этом мужском нряде. Какой невыносимый стыд нам приходилось терпеть!

— Мало того, ведь это игра в ножной мяч, стало быть, все будет происходить не вечером, а средь бела дня! — роптали иные женщины. Всем до единой претила эта затея. Но, увы, приказу нужно было повиноваться. Делать нечего, началась подготовка.

Моим опекуном назначили дайнагона Санэканэ Сайондзи. Я надела синий кафтан, широкие шаровары-хакама и красное верхнее одеяние. К левому рукаву я прикрепила изображение маленькой скалы, вылепленное из ароматической смолы аквилярии, и пришила пучок белых нитей — они должны были изображать струи водопада. К правому рукаву прикрепила ветку цветущей сакуры, а по всему рукаву вышила ее же рассыпанные цветы. На шароварах были вышиты скалы, водопады и сплошь рассыпанные лепестки сакуры. Мне хотелось передать настроение, выраженное в строчках «Шум водопада, исторгающий слезы…» из «Повести о Гэндзи».

Госпожу Гон-дайнагон опекал Сукэсуэ. Ее наряд состоял из кафтана и шаровар светло-зеленого цвета, на рукавах были вышиты цветы сакуры, на шароварах — бамбук и на правой штанине — маленький светильник. Ее алые нижние косодэ были без подкладки. Все женщины изощрялись, каждая на свой лад, придумывая себе наряд.

Наступил назначенный день. Когда мы, двадцать четыре женщины, одевались в большом зале дворца, специально разгороженном ширмами, каждая выглядела прелестно. Зрелище было великолепное!

Изготовили красивые мячи, оплетенные золотой и серебряной нитью. Было решено, что достаточно будет подкинуть мяч ногой на дворе, потом поймать его на рукав и, сняв башмаки, с поклоном положить мяч пред очи государя Камэямы. Все женщины, чуть не плача, всячески отказывались пинать мяч ногой, но среди старших фрейлин нашлась госпожа Син-Эмонноскэ, придворная дама государыни, — она, дескать, умеет искусно играть в мяч; ее и заставили подкидывать мяч, — оказывается, даже столь неприятная обязанность может иногда принести успех… И все же я нисколько ей не завидовала. А принимать мяч и класть его пред экс-императором Камэямой в тот день выпало на мою долю, ибо я была в числе восьми старших. Все было обставлено очень празднично и торжественно.

Подняли бамбуковые шторы в обращенном к южному двору зале, там сидели оба прежних государя и наследник, пониже, по обеим сторонам лестницы — вельможи, еще пониже стояли царедворцы, каждый занял подобающее ему место. Когда женщины проходили вдоль ограды во двор, их сопровождали «опекуны» в ярких одеждах. Они тоже постарались одеться как можно наряднее.

— А теперь послушаем, как зовут этих женщин! — сказал государь Камэяма. Он приехал днем, пировать сели рано, и распорядитель Тамэката то и дело торопил нас: «Скорее, скорее!» — «Да-да, сейчас, сейчас!» — отвечали мы, а сами всячески тянули время, так что наступила уже пора зажигать факелы. Вскоре все наши «опекуны» обзавелись факелами и при их свете представляли своих подопечных: «Это госпожа такая-то… Девица такая-то…» Услышав свое имя, названная женщина, соединив рукава, кланялась государю Камэяме и проходила дальше. Когда наступил мой черед, я, право же, чуть не сгорела от стыда!

Наконец, все собрались под деревьями во дворе, каждая встала на заранее назначенное место. Стоило взглянуть на эту картину! Понятное дело, что мужчины — и высокопоставленные, и незнатные — смотрели на нас во все глаза.

Я положила мяч перед государем Камэямой и хотела поспешно удалиться, но он задержал меня, и мне пришлось прислуживать за столом в столь неподобающем виде. Я сгорала от стыда…

За несколько дней до праздника «опекуны», разойдясь по комнатам своих подопечных, учили их, как причесываться, как надевать и носить кафтан, обуваться в башмаки, — иными словами, всячески помогали. Нетрудно догадаться, что, пока покровители оказывали эту помощь своим дорогим ученицам, между ними возникло немало тайных любовных союзов…

В ответном состязании в стрельбе из лука победа досталась нашим стрелкам, и прежний государь Камэяма — проигравшая сторона — пригласил государя к себе, во дворец Сага. Свою дочь, принцессу То-Госё — в ту пору ей было тринадцать лет, и она воспитывалась у монахини Адзэти — он велел нарядить танцовщицей-исполнительницей ритуальной пляски Госэти [67], девицы из ее свиты оделись служанками, и нам было дано представление — показана как бы репетиция этой священной пляски на помосте для танцев. Была устроена торжественная процессия — вельможи шествовали в стеганых одеяниях, низшие аредворцы и чиновники шестого ранга — в кафтанах, спущенных с одного плеча. В празднестве участвовали все дворцовые слуги и служанки, представление закончилось общей веселой пляской. Все это было так интересно, что словами не передать! Чтобы продолжить праздник, снова устроили состязание, на этот раз проигравшим оказался наш государь. По этому случаю он решил устроить для государя Камэямы в загородном дворце Фусима «Праздник женской музыки во дворце Рокудзё», как то описано в «Повести о Гэндзи».