Томас Риланд указывает в нашу сторону.

Я слышу, как Глен скрипит зубами. Это признак того, что он очень зол.

— Скажите, кому будет плохо от такого союза? Принц Август, как все могли заметить, едва ли питает к нашей Сильвии теплых чувств. Союз двух государств — дело решеное. Так зачем мучить испытывающих друг к другу неприязнь людей браком, скрепляя уже существующие и не терпящие пересмотра договоренности? — мужчина с праведной улыбкой оглядывает толпу.

К своему ужасу, я замечаю, что некоторые из аристократов кивают, соглашаясь со сказанным.

— Ева Эверетт.

Я вздрагиваю, когда произносят мое имя и девичью фамилию.

— Разве кто-то спрашивал желает ли она замуж за герцога Грейстона, интересовался ее мнением? Разве мечтала она покинуть свой дом в столице империи ради того, чтобы жить в непривычном месте, страдая от вечного зноя и прячась от палящего солнца? Вряд ли найдется хоть одна молодая девушка, мечтающая стать залогом совершения сделки. Все мы знаем, что я имею в виду.

Прищуриваюсь, среди сегодня прибывших имперцев замечаю виноватое лицо отца Евы. Все же, он любит свою дочь. И, наверное, его мнения в вопросе замужества родной кровинки тоже никто не спрашивал. Если сам император приказывает, остальным остается молча исполнять.

А письмо то было больше предупреждением не наделать впопыхах непоправимых глупостей, чем реальной угрозой. Сомневаюсь, что папенька не пустил бы на порог свою единственную дочку, окажись сей союз полной шляпой.

— К тому же…у нынешней герцогини уже был тот, кто покорил ее сердце. Получив послание Ская Солсберри, я тоже не мог поверить поначалу, однако его рассказ не вызывает сомнений…

У меня в ушах возникает гул, стоит услышать незнакомое и в то же время какое-то родное имя. Перед глазами все мутнеет, едва могу стоять прямо. Будто эти два слова стали ключиком от запечатанного уголка казавшейся мне досконально изученной памяти прошлой Евы.

Что это за чувство? Что это за…

Я разжимаю пальцы и вырываю руку из ладони супруга. Прижимаю собственные руки к груди, сердце бешено колотится, кажется, вся кровь отлила прочь от лица.

Мужчина продолжает говорить дальше, но я едва могу различить, что за околесицу он несет.

— Ева?

Голос любимого настигает издалека как бы я не старалась сфокусироваться и взять себя в руки.

— Глен, — выдыхаю я в озабоченное хмурое лицо. Но перед глазами вспыхивают картинки и воспоминания о совсем другом человеке.

Это…неужели это — правда?

Единственное, что вселяло в меня уверенность и было поддержкой, когда я оказалась в чужеродной среде незнакомого мира — это память, оставленная прошлой хозяйкой тела, оригинальной Евой.

Было то, что мне не нравилось, было то, что находила удивительным в повседневной действительности и порядках, царящих вокруг, но как ни крути, унаследованные воспоминания служили сундучком с подсказками и инструкциями, к которым я без сомнений и опасений обращалась при необходимости.

Пытаюсь протолкнуть воздуха в легкие, но продолжаю задыхаться. Перед глазами все окончательно поплыло. Даже лицо и голос любимого мной — не той Евой, а мной — человека, не могут притянуть мой стремящийся в темноту рассудок обратно, в реальность.

Шум вокруг, чужие возгласы, взгляды — сейчас не волнует ничего из этого. Плевать на то, что думают и решают посторонние люди.

Тело подается вперед, ноги не способны больше меня твердо держать, кажется, Глен или кто-то рядом ловит…дальше я уже отключаюсь.

— …делать? Если это правда…

— Кто такой тот…

— …Глен?

— даже если она захочет…

Хмурюсь и с трудом разлепляю веки. Обрывки разговора не складываются в единый пазл.

Несколько секунд требуется на то, чтобы привыкнуть к тусклому освещению. В окно напротив постели пробиваются лучи заходящего солнца.

Хочу поднять руку, чтобы протереть глаза, и только тогда замечаю, что мои пальцы переплетены с чужими, но такими знакомыми и родными. Поворачиваю лежа голову в сторону.

Макушка темноволосого Глена лежит на соседней стороне постели, утопая в пухлой подушке, он в той же одежде, в которой был на приеме ранее, в неудобной позе.

— Ева?

Герцог открывает глаза, стоит ему почувствовать мои неловкие телодвижения.

— Проснулась? Ты как?

В голосе неподдельное беспокойство.

Облизываю высохшие губы и выдавливаю улыбку.

— Мы в твоей комнате.

— Да.

— Мне стало нехорошо.

— Угу, — муж протягивает другую руку и гладит меня по голове.