— Нет, пока. Рассказывай, Миша. Я знаю, ты мне врать не будешь! Если что-то не пойму, пригласим тогда твою троицу расследователей.

— Хорошо, скажу сразу. Нас Настя насторожила. Она еще говорила плохо, но по поводу Марии сразу стала плакать, говорить нехорошие детские словечки, типа «кака, бяка», а под конец — «врет»! Насте в семье верят, после того, как родные уже заупокойную службу по мне заказывать собрались, а она настояла, что за мной ехать надо. А тут Шереметьев с голубиной почтой, и все подтвердилось! Так вот, Анна вспоминать стала, и вспомнила, как за полгода примерно до смотра, к ней неожиданно жена Михаила Салтыкова приехала, якобы за зельем от колик у ребенка. Дескать ее муж у простым травницам запретил обращаться. Странно. Хороший предлог, что бы Анну увидеть, она же нигде не бывала, даже в церковь не ходила, боялась Насте болячку принести. Тогда детская моровая болезнь по Москве ходила. Так вот, потом Салтыкова в Коломну поехала, на богомолье, в лавку для рукодельниц заходила, эта лавка среди вышивальщиц славится. Муж ее тоже в Коломну ездил, и через два дня Хлоповы Марию нашли.

Дальше — больше. Николай выяснил, что дьяк приказной избы Коломны Хлопов, во время пребывания в Коломне Марины Мнишек продолжал работать прилежно, а жена его была Марине лучшей подругой. Аглая в приют съездила, с дочерью купчихи переговорила, она инокиня, отпросилась из монастыря послушание в приюте нести, так как мать ее по старости лет головой скорбная стала. И детей обворовывать прислужники начали, раз барыня за порядком смотреть не может. Она и рассказала, что мать ее ничего не помнит, вот головой и кивала, когда повитуха рассказывала, как она девочку в приют сдала. А она, инокиня, ей врать невместно, она побожилась, что тогда еще дома жила. И видела — девчонку на крыльцо подкинули, в крестьянских тряпках, и не новорожденную, а месяцев трех от роду. Пупок уже полностью зажил, и головку она держала. И была она самая маленькая из принятых в приют, поэтому запомнилась. Младенцев же повитухи не приносили. А не рассказала она никому, потому что пожалела Марию, если ее богатые люди признали, так пусть живет у них! А о смотре невест она и не знала. Тогда Аглая не поленилась, проверила городское кладбище и церковь при нем. И нашла в указанные даты запись о крещении новопреставленной рабы божьей Натальи Хлоповой, 1 дня от роду, посмертно, и о захоронении ее на освященной земле. И могилку нашла, ухоженную, с крестом каменным.

Так что знали Хлоповы, что дочь их в родах умерла, окрестили и похоронили. А вот зачем постороннюю девицу своей дочерью признали, тут много догадок. То ли их Салтыковы шантажом о их шашнях с Мнишек заставили, то ли они сами подгадить решили, неизвестно. И вряд ли мы до этого докопаемся. Они будут утверждать, что сами ошиблись, их повитуха уверила. А с повитухой что-то произойдет. Не это главное. Представь, женился бы ты, сын родился, наследник, рос царевичем, потом, в свое время престол принял. И тут заявление — Хлоповой Марии не существует. Есть умершая в младенчестве Наталья, вот запись в церковной книге. Что выходит? Ты был женат на несуществующей персоне, брак недействителен, наследник незаконный. И что, снова смута? Польшей попахивает! Вот, как Государыня Марфа это поняла, тут она и встала против этой невесты. Понимаешь, если бы девушке голову не задурили, и она не поверила, что она действительно найденная дочь, то назвалась бы она своим именем, при крещении данном, а звалась она Дарьей Безымянной. И все законно, ну женился государь на бедной сиротке. Так любовь! Только не встретились бы вы с ней никогда. Жизнь это не сказка. А дойти до финала смотра и предстать пред твои очи, ей Евкиния помогала. Твоя матушка Салтыковых чуть в разбойный приказ не сдала, потом пожалела, но приказала — делайте что угодно, но девку из Москвы уберите! Вот они, услышав Аннино указание много сладкого и жирного не есть, наоборот, закармливали ее вредным. Отсюда и болезнь. А поплатились они не за обман с лекарями, а за обман с фальшивой невестой. Думала Марфа, что позабудешь ты Лже-Марию, но не позабыл. Вот ее и огорчило. Я, каюсь, все знал, но тоже думал, что позабудешь, и все своим чередом пойдет, переживать не станешь. Поэтому и молчал. Отцу твоему рассказал. Он согласен с Марфой был. И Салтыковых наказал. А о том, что невеста фальшивая народу решили не говорить. Иначе девушку наказать бы пришлось, а она тоже жертва. Так что пусть думают лучше, что ты хороший сын, не стал мать расстраивать. Все шишки на Марфу посыпятся, но она сказала — переживет.

Воцарилось молчание.

— Кто же за этим действием стоит? — отмер Михаил.

— Кто-то, кто очень не хочет, что бы династия Романовых продолжалась, Миша. Боюсь, он еще не раз вылезет. Я тебе недаром перстень дал, а ты не носишь! Надо его снова Аглае, или Анне дать, что бы подзарядили.

— Что же мне теперь делать? Я вроде девицу уже обнадежил, перевел в лучшие условия!

— Ничего не делай. Она, скорее всего, просто обманута была. Все сироты мечтают семью обрести, вот и поверила. Просто расстанься. Ты царь, можешь ничего не объяснять. Была угодна, стала неугодна. Все. Напиши письмо, что бы не обнадеживать, коротко. Будешь свидетелей выслушивать?

— Зачем? Ты бы мне врать не стал. Спасибо за рассказ. Лучше горькая правда, чем сладкая ложь! Поеду мать успокаивать, да и отец, наверное, переживает. Ты мне скажи, как съездил?

— По всякому. За владения спасибо, хорошие, место есть удобное, крепость ставить буду, с хоромами. Пойду в каменный приказ, кирпичников на следующее лето просить. Стены каменные хочу сделать, что бы на века. И в Москве буду ставить дом на каменном подклете. Кирпичи там, в Бобриках наделают, там место есть, где печи ставить, с запасом, потом на Москву, по санному пути перевезу. Но и огорчения есть. Лебедянь как сожгли, жители разбежались, возвращаться не хотят некому строить. Я хотел просить, из населенных областей народ перевезти. Земли там богатые, размером наделы не ограничены, паши сколько сможешь, сколько силы хватит. Травы богатые. Скоту приволье. Есть чем народ соблазнить. А в воеводы я бы там назначил молодого, незнатного, что бы жилы рвал, выслужиться хотел. Но честного.

— Откуда же взять такого? Такие редко водятся.

— Есть у меня один. Племянник Шереметьева, незаконный. Брат заделал и погиб. Жениться не успел. Девица-то дворянка была, из бедных. Он парня вырастил, но он ему как телеге пятое колесо. Наследства нет. Брат-то младший. Вот он будет стараться, что бы фамилию себе утвердить. Пока только кличку имеет Васька Шеремет. И дружок у него имеется, тот вообще подкидыш. Тоже с кличкой. Петька Неизвестный. Они оба при мне в Лебедяни были.

— Хорошо, приводи мне обоих через пару дней. Отдам в разрядный приказ указание. Все-таки не совсем подлого происхождения человек. Так и назову Шереметом. Только успокоюсь и письмо Хлоповым напишу. А родителей нечестных надо бы потрясти! И не забыть бы в каменный приказ насчет тебя указ спустить. Но, если какая проволочка будет, ты мне напомни. И спасибо, Миша. А то я понять материнское поведение не мог. Что за шлея ей под хвост угодила!

— Один ты у нее остался! Вон, моя, сейчас семь сыновей имеет, и то над каждым трясется. А ты единственный!

Написал Михаил Хлоповым письмо, что их дочь ему неугодна. Пусть в Нижнем Новгороде остается и к Москве близко не подъезжает. Боялся, что увидит, и старые чувства вернутся. Марфа с сыном помирилась, новый отбор готовить стала. Миша впервые в жизни с Анной поспорил. Он хотел каменные палаты в имении ставить, что бы навека. Благо, Михаил распоряжение отдал и князю на лето большой отряд кирпичников выделили. Анна была против. Каменные палаты для легких мужа вредны. Их зимой с трудом протопить можно, или стены делать как бы не толще аршина (~70 см). И сырость в них чаще заводится. Предлагала Анна подклеть для служб сделать каменной, а верх, горницу и терем — деревянными. Михаил беспокоился, что верх при набеге пожечь могут стрелами зажигательными.

— А это уже твоя забота, не подпустить на выстрел. У тебя и картечь есть, и фузеи, и волшебство. А в деревянном, смолистом тереме и жить легче, и дух его твои легкие оздоровить может. А как из дерева на века построить, то Аглая мне подсказала. В самых восточных наших владениях, что в предгорьях Камня находятся, дерево растет. С виду как елка, но иголки мягкие, и на зиму она их сбрасывает, как клен, или береза. Поэтому лиственницей зовется. Так вот, древесина у него смолистая, в воде не гниет, только твердеет Но в обработке тяжелая. Мастера нужны. Дома из такой древесины века стоят и не гниют, не портятся. А смола, им выделяемая, очень воздух полезной делает. Аглая что советует — начертить план постройки, и послать с курьером в ту вотчину. Там мужики сами все срубят, они с этим деревом привычные работать, только из него дома и рубят, В Архангельск продают. А если какое хитрое украшение захочется, так они из Архангельска мастеров пригласят. В эту зиму заготовят лес, летом срубят, и по следующей зиме к нам привезут. Я так думаю торопить их не стоит, мы сможем подклеть только той весной начать класть, Кирпичи следующим летом делать начнут. Стены, они высохнуть должны. Так что закажем сразу два строения срубить! На Москве тоже так же сделаем — низ каменный, верх деревянный. Каменных палат пока ни у кого нет, и не надо выделяться, а то завистников новых заведешь. Впрочем, если доход хороший будет, можем на Москве крыши позолотить. Так многие и раньше делали. А рубщикам зачтешь полюдье за три года. За работу и за доставку. Да и им это прибыльно. Увидят их искусство и пойдут им заказы из самой белокаменной.