— Да, прав Фред! — вступил в разговор царь, — мы теперь Сибирью прирастаем! Так что, скоро поболее Европы будем! Если честно, рано мы воевать начали. Не готовы были. Но не смог я с отцом спорить. Старик совсем плох был, хотел с поляками за плен посчитаться. И, если честно, если бы не его дружок Шеин, то могли и выиграть. Но только войну, а не спокойствие для страны. Хорошо, что теперь титул Алексея никто оспорить не сможет. Он полностью законным государем, наследственным будет. Так что, наверное, ему и отвоевывать все, что потеряли мы в смутное время. Он не сможет, пусть внуки воюют. А нам надо прочный фундамент под Россию подвести. Что бы стояла незыблемо и не шаталась под любым напором. Чем и займемся!

После разговора с Михаилом, князь начал собираться на лето в Бобрики. Но приказ рудознатцев к Камню отправить, и деньги на поездку в Устюжен послал. Сразу уехать не пришлось. Совсем сдал отец, Константин Муромский. Мать Михаила, княгиня Наталья, умерла прошлой зимой, в его отсутствие. Она и раньше страдала, как говорили медикусы «приливами» крови, а Анна объясняла это слишком большим напором крови в сосудах. Насколько раз ей пускали кровь, но зимой, как получила известие, что младший сын оказался в лагере Шеина, окруженном поляками, так с ней удар приключился. Неделю без памяти пролежала и тихо, во сне, скончалась. Михаил даже на похоронах не смог побывать. Только и смог, что, как на ноги поднялся, постоять над могильной плитой в родовой усыпальнице, прощения попросить, что явился косвенной причиной ее гибели. Князь Константин после смерти жены сильно сдал. Не узнать было в этом немощном седом старике бывшего статного воина, железной рукой управляюшего многочисленным семейством. Передал все бразды правления Даниилу, а сам больше отдыхал около теплой печки зимой, или на лавочке, на солнышке, на крыльце терема. Лет-то ему по тем меркам, когда редкий мужчина доживал до 60 лет, было почти запредельно — 83 года!

Михаил решил вывезти отца на природу, в Бобрики, развеяться, да показать свою вотчину. Даниил тоже посчитал, что это отца подбодрит, там более, охоту он любил, а в Бобриках она была обильная. Старик согласился. Так что ехали медленно. Только в середине лета приехали. Анна поехала вперед, протопить дом, проветрить, выгнать зимнюю сырость из долго стоящего нежилым строения. Для самого Михаила воспоминания были тяжелые. Вспоминал гибель сына, Михаила. Совсем молодой, только 14 лет исполнилось, командовал дружиной в имении, отбивался от орд татарских, и отбился ведь, но буквально при последнем приступе сразила парня татарская стрела. Федор, младший из двойни отпросился у отца поступить в семинарию, сан принять. Не захотел после гибели брата наследником быть. Так что теперь единственным будущим князем был Костя, тезка дедушкин 11-ти лет. Его и готовили. Учили. И языкам, и математике, и истории, причем не только России, но и Европы, и географии. Ну и чародейству и воинскому делу, конечно. Только дара ему ментального, как у отца, не досталось. Так что готовили из него чисто боевого мага. Зато Михаилу, в честь деда названному, сыну Анастасии, дар ментальный достался полностью. Сильней, чем у отца и деда. Он и эмпатом был сильным и менталистом. Больших трудов стоило ему даже в три года нянек подобрать. Прочитывал их к себе отношение с первого дня, сначала просто капризничал, а когда осознал свою силу рано, в три года, просто заставлял их уходить самим. Справиться с озорником могли только родители. Оба переживали, что будет, если в пять-шесть лет еще и стихийная сила у дитя проснется!

Только собрались ехать, как Михаилу пришлось еще задержаться. Отправил отца и младших детей вперед, под надзором Насти с ее малышами. Фред тоже должен был позже приехать, вместе с царем. А сейчас пришлось гостя иностранного принимать. Приехал с прощальным визитом наместник Эстляндии и Лифляндии Якоб Делагарди. Он уезжал в Швецию, где его назначили Риксмарксом королевства и членом Регентского совета при малолетней королеве Христине. Получив звание, равное коннетаблю во Франции, он задержался в провинциях, ожидая конца войны России и Польши, и уже хотел своей волей, звание позволяло, двинуть армию на выручку Шеину. но вовремя получил письмо от боярина Воеводина, что его тесть поехал сам на переговоры с Владиславом. Что государь Михаил решил войну закончить, а полный разгром Владислава и, возможная потеря им короны, не выгодна ни России, ни Швеции! Якоб прикинул, и понял, что Владислав все-таки числил себя Вазой и не был горячим сторонником войны со своей бывшей родиной. Чего не скажешь о других кандидатах на Польский престол. Поэтому, дождавшись мира, Делагарди оставлял провинции на заместителя и уезжал в Швецию. Для своего давнего знакомого, князя Михаила, он привез подарок — собственноручно Рубенсом сделанную копию головы Адониса, которую заказал еще Густав-Адольф, выкупил, но был убит. Якоб забрал картину из имущества короля «на память». И теперь привез ее оригиналу, снабдив надписью: ' В память о шотландском виконте Мори, спасителе шведского короля, от его искреннего друга Якоба'. Михаил тепло простился с Делагарди, который был искренне благодарен князю, что тот не воспользовался своим талантом в момент переговоров по Столбовскому миру.

— Знаешь, Мишель, Я как вспоминаю, так вздрагиваю, что ты мог спокойно отдать нам и Орешек, и Ижору, а мне приказать взамен отдать Ревель! И ведь подписал бы!

— Не переживай, Якоб, впервые я применил дар только при обмене Филарета. У меня ментальный дар поздно проснулся, и Анина бабушка долго учила, как им пользоваться. Так что тогда я еще слаб в менталистике был! Да и сил это действо берет немерено. Пожалуй, больше применить его не смогу. Не рискну, только, если жизненная необходимость для страны, или семьи будет!

Простились по-дружески, понимая, что больше встретиться вряд ли удастся. И Михаил поехал в Бобрики, повез свой портрет Анне. К приезду Михаила готовиться.

Охотничий сезон открыли рано, еще в середине августа. Охотились с соколами на выводки диких уток, тетеревов и куропаток. Потом подошло время псовой охоты на зайцев, потом на лис, затравили еще семейство волков. Попробовали молодого беркута и на зайца и на лису, и на глухаря.

Князь Константин ожил, выезжал вместе с Анной в тарантасе, однако, как пошла псовая охота, пересесть во второй тарантас пришлось обоим Михаилам. Князь уже не выдерживал быстрой скачки и холодного ветра в лицо, задыхался. Так что приговор жены и дочери был единогласен — или в тарантасе, или никак. Пришлось пересесть. Но после первой же охоты к нему присоединился Михаил. Государь располнел, и, если раньше просто посмеивался сам над собой, что полнота прибавляет солидности, то постепенно лишний вес стал мешать. Вот и сейчас, при первом же загоне конь под ним просто встал, отказался идти в галоп с таким весом на спине! Поняв, что испортит коня, Михаил скрепя сердце, пересел к другу. Так что обоим оставалось только наблюдать, как скачут наперегонки молодые супруги, Фред и Настя, а за ними поспевает на низенькой башкирской лошадке впервые взятый на «взрослую» охоту Константин. Фред освоил псовую охоту чуть ли не лучше тестя, и тоже мог одним ударом утяжеленного хлыста остановить волка. Что они на пару с женой и проделывали, соревнуясь друг с другом и с редкими соседями, чаще всего с семьей Семена Прозоровского. Для всех остальных, что бы не позорить царя, объясняли, что он пересел в тарантас из солидарности с другом Михаилом, еще не оправившимся от ранения и болезни.

— Смотри, Миша, принц-то наш совсем русским стал! И в бане парится, и псовую охоту освоил. Кстати, тело его отца так и не нашли?

— Нет, и не найдут. Он же от чумы умер. Скорее всего, вскрыли гроб, увидели причину и сожгли, от греха подальше! Жил по дурному, и после смерти упокоился так же.

— Надо как-то всех иностранцев, вроде Лесли, нам потребных тоже обрусеть заставить! Только некоторые уже женаты, что делать? Командиры нам преданные нужны!

— Михаил, смотри, Твой отец ненавидел католиков и брал на службу только протестантов. А что сейчас творится в Англии? Парламент гоняет своего короля, как наши борзые зайца, принимает законы против него. В Шотландии, где он тоже королем числится, верх взяли так называемые пуритане — крайне радикальная ветвь реформаторов. Многие католики, причем знатного происхождения, бегут из страны в разные стороны. Из Ирландии тоже. Из Франции, наоборот, бегут гугеноты. Что им может предложить Европа? Только наемниками в армии. А там, как судьба повернется. Или грудь в крестах, или голова в кустах. Ну, редкие счастливчики находят себе невест, но чаще из буржуазии. Богатство есть, земли нет. А к чему беглые аристократы привыкли? К владениям, замкам, челяди, крепостным крестьянам! Так давай предложим им все то, что они потеряли на родине! Земли у нас много. Не обеднеем. Это в Европе, если замок соседа с твоей башни не видать, то значит, земли у тебя полно! Но условия ставить. Пять лет прослужил — можешь дом в Немецкой слободе поставить. Жениться. Но на иностранке. И дальше жить, как наемник. Но, если православие примешь, то тебе не надел под дом выделят, а дадут в пользование деревеньку, или две, как нашим дворянам служивым. И дом ты поставишь уже на своей земле. Будут заслуги перед Россией — увеличим надел, еще крестьян подкинем. Наследственным владение сделаем, как в Европе у него было. Так что в выборе не ограничиваем. И за иную веру не преследуем. Пусть хоть мусульманин, главное, что бы человек был хороший. И веру свою не проповедовал. Тихо на службы ходишь, и ходи. А других не соблазняй!

— Правильно! Хочешь быть иной веры — всю жизнь наемником прослужишь. Дом будет, семья, дети, но наемником. Примешь православие — помещиком станешь. Русским дворянином. И детям наследство оставишь. А если на нашей дворянке женишься, так все равно православие принимать придется, но это сложнее. Как познакомиться? Не устраивать же приемы и балы, как в Европе! Так все бояре взбунтуются.

— А ты слух пусти, кто толкового иностранца соблазнит на своей дочери жениться, православие принять, того ты и в думу вне очереди, вперед более знатных возьмешь, и чин окольничьего дворянину дашь за помощь отечеству. И местечко в хорошем приказе для сыновей, и зятя деревеньками одаришь. Милость царская, она дорого стоит!