— Ну ты же понимаешь, что это была провокация? Нельзя просто взять и убить чужого вассала, — граф щёлкнул гильотиной, откусывая кончик сигары, и сразу же принялся её раскуривать.

— А меня, дочь главы клана, похищать, значит, можно? — взбеленилась Марина.

— Дочь главы клана никто не посмеет тронуть. Это табу! Всем это известно.

Марина манерно закатила глаза. Как же сложно доносить суть, когда мыслишь другими мерилами.

— Почему ты никогда меня не слушаешь?

— Потому что ты ничего не смыслишь в политике, — незамедлительно ответил граф.

— А у тебя просто нет сердца! И я для тебя — только фигура на шахматной доске, которой удобно прикрываться, когда тебе грозит мат!

Граф сокрушённо покачал головой и опустил только занявшуюся сигару в бокал с коллекционным односолодовым виски. Зря он не отложил этот разговор. Ужинать в таких условиях просто невозможно.

Тимирязев-старший вышел из-за стола и взял дочь за кисти рук.

— Ладно. Допустим. Какое это имеет отношение к твоему поведению?

— Прямое! В тот день из-за меня пострадал невиновный человек! Он, как ты говоришь, «ничего не смыслил в политике», и из-за своего благородства, не знаю, или глупости, влез в твои разборки. А потом его отправили в Бастион!

— Я напомню, что у тебя скоро помолвка с виконтом Караченцовым. Это взаимовыгодный брак. Все леса к северу от Томска принадлежат его роду. С чего вдруг этот Пугачёв стал тебе интересен? Наверное, даже сам Шувалов не вспомнит его фамилию. Да он и не знал — всю грязную работу за него обычно делают пешки.

— Вот, пожалуйста, не надо сейчас про больное, — девушка выставила вперёд руки. — Я видела Пугачёва. Сегодня вечером. В Клубе выдающихся охотников.

— Ооо! Что ты забыла в этом сборище хвастунов? Там же кого только нет, с открытием границ. А если опять покушение?

— Покушение на дочь главы клана? Ты чего, папа? Это табу, и все об этом знают! — Марина не удержалась, чтобы не уколоть отца его же оружием.

— Ты забываешься, — граф выпустил руки дочери и отошёл к окну.

— Я-то как раз ничего не забываю! Пугачёва арестовали в самый разгар вечера. Его обвинили в каком-то убийстве.

— Ну так и поделом. Убийцам место в тюрьме, — отрезал граф.

— Ты сейчас серьёзно? Забыл, как сыск штопает дела? Там всё заранее было спланировано. Как в спектакле. Даже здание окружили. Не удивлюсь, если в этом замешан Шувалов.

— Какой ему от этого прок? Привлекать такие силы ради какого-то там мальчишки.

— Он окунул тебя в грязь! Как ты этого не понимаешь?! Теперь все знают, что в вашем споре последнее слово всегда за Шуваловым, а граф Тимирязев как обычно предпочёл отмолчаться.

Алексей Владимирович развернулся и внимательно посмотрел в глаза дочери. А ведь она права! Как он сам не увидел этого? Неужели потерял хватку? Эта плешивая собака Шувалов давно подбирается к его роду, и нападение на дочь — всего лишь одна из сотен подобных провокаций.

Нельзя оставлять без внимания этот ход. Нужно ответить. Как-то, да ответить.

— И что ты предлагаешь? Вытащить этого Пугачёва?

— По крайней мере, это будет хоть какая-то благодарность за его поступок, — Марина внутренне ликовала, но никак не показывала этого внешне.

— Хорошо, — с некоторым сомнением ответил граф, — я обязательно позвоню утром Огородникову. Он не последний человек в юстиции. Думаю, его заинтересует эта история, и он поможет.

— Папа! — воскликнула Марина. — Ты неисправим!

— Да, прости, дорогая, — граф схватил со стола колокольчик и принялся трясти им, как при пожаре.

Через несколько секунд дверь распахнулась и в кабинет вбежал запыхавшийся Елисей.

— Изволите отужинать, ваша светлость?

— Какой ужин, когда такое творится? Машину готовь. Через пять минут выезжаем!

В первый раз дверь открылась часа через три после захода солнца.

За те пару секунд, что в камеру падал неверный свет, в щель протиснулись три тени. Они отошли к стене и замерли. На какое-то время наступила тишина, а по мне скользнул рассеянный луч фонаря.

Потом дверь, скрипнув, закрылась.

Снова стало темно, но это не помеха — я успел восстановить треть энергии, и сейчас с интересом наблюдал за происходящим при помощи магического зрения. В отличие от меня, гости не могли видеть — потребуется как минимум полминуты, пока глаза привыкнут к темноте.

Один из них вытащил из рукава что-то похожее на шило и взвесил его в руке. Двое других по-прежнему стояли неподвижно.

Когда убийцы проникли в камеру, я притворился спящим и даже раскинул в стороны руки, для большей убедительности. Сейчас же я был готов за долю секунды усыпить любого из них.