Ицкоатль хотел вскочить — он сидел в присутствии бога! Но тот сделал запрещающий жест, и ноги не повиновались Обсидиановому Змею. Ицкоатль остался сидеть, смирившись со своим положением — ведь такова была воля его бога.

— Мы давно ждали такого, как ты, Ицкоатль, — продолжал Мештли. — Ты очень нам нужен.

Он ничего не понимал. Что происходило? Почему он здесь, с ним? Не то чтобы его не устраивало общество божества, и он хотел бы другого, как переборчивый жених, но жрецы учили его совсем другому. В их рассказах о посмертии не было разговоров по душам лицом к лицу с Мештли!

Сейчас Ицкоатль должен был идти с другими воинами, сопровождая Солнце в его пути по небосводу, а вместо этого сидел в покоях бога войны, и тот говорил ему, что Ицкоатль нужен богам?!

— Чем я могу послужить, мой господин? — спросил он с почтением. — У меня больше нет ни крови, ни сердца…

Ицкоатль действительно не ощущал биения в своей груди и не дышал, и это убедило его, что он мёртв.

— У тебя есть твой дух, — сказал Мештли. — И до сих пор не было ему равного. Ты без колебания пожертвовал свою жизнь, хотя мог остаться в живых и жить дальше, с честью и славой. Знаешь ли ты, что жрец Тлашкалы хотел предложить тебе стать их военачальником и учить детей тлашкальтеков быть подобными тебе воинами?

Ицкоатль покачал головой. Он не знал. Но знал, чем ответил бы на такое предложение.

Обсидиановый Змей — воин Тлашкалы?

Никогда.

Мештли понимающе улыбнулся.

— Он понял это, когда ты отказался от свободы. И промолчал. Теперь ты здесь, и у тебя снова есть выбор, Обсидиановый Змей.

— Между чем и чем, мой господин? — спросил Ицкоатль.

Любое пожелание своего бога он был готов исполнить немедленно и с почтением, которым переполнилось бы его сердце, если бы оно у него ещё было.

— Ты можешь уйти отсюда и присоединиться к процессии воинов, сопровождающих Солнце, — отозвался Мештли. — И наслаждаться раем воинов, пока этому миру не придёт конец. Что случится достаточно скоро по времени богов.

Ицкоатль удивлённо моргнул. Жрецы ничего не говорили о том, что конец мира близок. Не могли же они не знать? Или скрывали, как опытный полководец скрывает от своих воинов, насколько велика численность врага, чтобы не смутить их дух перед битвой?

— Они не знают, — ответил Мештли на невысказанный вопрос. — Но мы знаем… Миру, который ты знаешь, осталось совсем немного быть прежним. Скоро он изменится, неизбежно и бесповоротно, и конец его будет полон скорби. С востока придёт новый бог, который могущественнее нас, но он не желает сохранить этот мир в равновесии. Его учение совсем иное, и хотя он очень похож на нас в том, что отдал свою кровь и даже жизнь за людей, цель его — забрать всех к себе. Его последователи сокрушат великие пирамиды Теночтитлана, пирамиду Тлашкалы, пирамиды всех городов, разобьют статуи богов и сожгут священные книги. Они принесут болезни, которые даже мы не сможем предотвратить, и только один из сотни выживет, чтобы его потомки пресмыкались перед завоевателями. Они сломят гордый дух твоего народа, Ицкоатль, и участью его станут позор и забвение…

Если бы Ицкоатль мог дышать, у него перехватило бы дыхание. Но он не мог и только смотрел на бога войны, не в силах поверить услышанному. Это не могло быть правдой, но допустить, что его бог так жестоко шутит с ним или даже лжёт, он тем более не мог.

Войны бывают жестокими. Бывает, что целые города пустеют и зарастают лесом. Но чтобы пал Теночтитлан?! Чтобы мешикатль склонились перед завоевателями, откуда бы те ни пришли?!

Ицкоатль знал от моих учителей, что мешикатль не всегда жили на озере Тескоко. Когда-то его предки были странствующим народом, который Уицилопочтли вывел из Ацтлана и велел остановиться там, где орёл будет сидеть на кактусе и поедать змею. Теноч, вождь его народа, увидел обещанный знак на острове посреди солёного озера.

Каменистый пустынный остров стал величественным городом-государством, покорившим все окрестные земли, и теперь должен пасть?! Люди, создавшие его величие из праха — должны стать рабами захватчиков, утратившими гордость и честь?!

Невозможно…

— Так что Тонатиу’ичан недолго будет радовать тебя и всех тех, кто заслужил его сияние до тебя, Обсидиановый змей, — негромко договорил Мештли. — Жертвоприношения прекратятся, миропорядок будет нарушен, и наступит конец этому миру и всем нам.

Ицкоатль был опустошён, но его сознание ухватилось за тонкую ниточку из божественных слов, обещавшую ему надежду в море отчаяния.

— Ты говорил о выборе, мой господин, — с трудом выговорил он.

— Да, — бог кивнул, и перья снова всколыхнулись в его головном уборе. — Видишь ли, мы прикованы к своему миру и не сможем покинуть его, чтобы суметь поддержать рушащиеся основы из другого мира. Если только нам не поможет кто-то вроде тебя.

Ицкоатль не понял его слов. Если сами боги бессильны, то что может сделать человек?

— Ты можешь то, что нам не дано, — он смотрел на меня, и глаза его сверкали на раскрашенном лице. — Мы слишком велики, нам не хватит сил, чтобы проложить путь в иной мир, но ты — мал, ты сможешь.

Ицкоатлю показалось, он начал понимать его. Когда прокладывают мост через пропасть, не посылают тяжёлого мужчину. Только самый лёгкий и ловкий может перебраться по тонкой верёвке и закрепить толстый канат, который станет основой для моста, способного выдержать даже носильщика с тяжёлой корзиной.