Вообще-то, этот абзац в самой книге надо будет забросить подальше, вглубь. Где речь пойдет о доводке текста. Но сейчас, когда в год по чайной ложке, то кому-то надоест только базовое да базовое. Кто-то уже крут, если сейчас не поправит свое замечательное, то завтра с утра уже понесет в изд-во, так что для него надо хоть по капле, но давать то элементарное, что можно усваивать попутно с базовым. Текст: Не вешать на каждое дерево табличку с надписью: "Дерево". Более того, раз уж повесили, то снять. То-есть, вычеркнуть длинное и занудное объяснение, без которого и так все понятно. Все эти объяснения, которые так часто, к сожалению, встречаются, попросту раздражают. Никто не любит, когда его принимают за идиота. Но главное, что это вредит самой ткани произведения, снижает динамику. Это напоминание насчет дерева стоит вообще повесить перед глазами, чтобы время от времени натыкаться, спохватываться, отыскивать в своем замечательном произведении эти таблички - а они обязательно будут, каждый их вешает, но не каждый снимает!
– и снимать, снимать, снимать! То же самое и в языке: убирать многочисленные сорняки, которые понимающего раздражают, а непонимающему попросту портят впечатление. Перечислить их все немыслимо, укажу на один, едва ли не самый частый, и по нему можно понять, что я пытаюсь объяснить. К примеру, когда начинающий хочет написать фразу: "Он сунул руку в карман", то, умничая, обязательно уточняет: "Он сунул руку в свой карман", из чего сразу понятно, какой честный, не полез шарить по чужим карманам. Или: одел свое пальто, взял свой зонтик, и т.д. и пр., что понятно англичанину, у них артикли his и her обязательны, но вам-то в кувшинный ряд?.. Если умничающий новичок хочет написать, что кто-то кивнул, то обязательно уточнит, что кивнул головой, как будто можно кивнуть чем-то еще! Есть умельцы, которые составляют фразу еще круче; "Он кивнул своей головой". Такие книги можно сразу отбрасывать, ибо по сиим перлам виден общий уровень творения. Иногда встречаются чемпионы: "Он кивнул своей головой в знак согласия"! Здорово? Но и это, как говорит одна на телевидении, еще не все. Однажды я встретил вовсе шедевр: "Он кивнул своей собственной головой в знак согласия, подтверждая сказанное"! Ну, тут уж унтер Пришибеев с его утопшим трупом мертвого человека - вершина стилистики. Буквы, как известно, собираются в слова. Слова бывают как обиходные, которыми пользуемся, так и диалектные, жаргонные, сленговые, канцелярские, макаронизмы, официальные и т.д., дальше загибайте пальцы сами. Если перечислить все, то придется разуть всю семью. Из ста тысяч русских слов (У Льва Толстого, говорят, словарный запас под 400 тысяч), на долю обиходных приходится меньше четверти процента, но именно они составляют девяносто восемь процентов нашей речи. К слову о журналистике и писательстве: чем меньше журналист выходит за рамки обиходных слов, тем его уровень профессионала выше, в то время как писатель должен употреблять обиходные слова лишь в том случае, если не нашел слов "закруговых". Поясню на примере: [Image]

В серединке - слова обиходные. Масштаб, понятно, не соблюден, иначе обиходку пришлось бы рисовать с амебу средних размеров, а область остальных слов русского языка - с орбиту Солнечной системы. Если писатель употребляет слова из центра, то в лучшем случае он уподобляется журналисту, который быстро пересказывает автокатастрофу, чтобы тут же переключить ваше внимание на курс доллара. Слова здесь привычные, обкатанные, картину ими не нарисуешь. Даже при огромном таланте и огромном мастерстве. Талант, даже дикий, инстинктивно стремится подальше от центра в поисках ярких незатертых слов, что прикуют внимание, вызовут определенные ассоциации, от них пахнет свежестью, читатель сразу ощутит ветер, запахи, услышит грохот, стук! Вывод: если хотите стать журналистом - пользуйтесь только словами из центра. Если хотите сделать прозу яркой, красочной, волнующей - ищите слова как можно дальше от центра.

Еще одна крамольная истина: для того, чтобы писать хорошо, надо писать! много. Со времен Советской власти, что регламентировала все, утвердилось правило: писатель должен выдавать не больше одной книги в три года. Было такое постановление, так и жили. Исключение делалось только для лауреатов Ленинских премий. Услужливыми интелями, наша интеллигенция в этом случая самая лакейская, было подобрано обоснование, что, мол, надо тщательно обрабатывать язык, форму, работать над произведением, переписывать по много раз, как это делали великие: Толстой, Достоевский, Пушкин! Да и в самом деле - разве не достаточно одной лишь "Войны и мира", чтобы обессмертить имя? Или "Евгений Онегин"! Остальное можно бы и не писать, вроде! Но в таком случае на гонорары не проживешь, и советские писатели подрабатывали подлейшими выступлениями. Толстого и прочих великих привлекают, чтобы прикрыться их авторитетами. В этом случае спорить не принято, народ у нас такой, но все же стоит напомнить, что у Толстого вышло 90 томов немыслимой толщины, каждым можно слона прихлопнуть как муху, у Достоевского тоже солидное собрание сочинений, не могу сказать сколько томов, у меня только избранное, даже у Пушкина, погибшего в 37 лет, собрание насчитывает много томов!. А сколько бы их было, если бы наши великие писали по книге раз в три года? Дело в том, что писательство, как и любое ремесло, оттачивается только в процессе работы. Я часто сравнивал это со спортом не потому, что сам провел много часов, накачивая мускулатуру или пытаясь пробежать на долю секунды быстрее, а потому, что аналогия со спортом очевидна. Нельзя нарастить мастерство, лежа на диване. Надо работать по много часов. Работать до пота. Да, возразит тот же образованник (которого у нас почему-то считают интеллигентом), вот и работай, переписывай одно и то же, оттачивай язык, шлифуй фразы, выгранивай метафоры! Он прав, но только наполовину. Оттачивать себя в языке, это остановиться в развитии новых тем, идей, сюжетов. Всяк пишущий знает, что именно в процессе написания приходят десятки новых идей, сюжетов, поворотов, и так хочется эту бросить как устаревшую, и ухватиться за новые, более яркие! Если остановиться и очень долго оттачивать первую вещь, то до более ярких вещей может просто не дойти очередь. Я не думаю, что "Севастопольские рассказы", которые принесли Льву Толстому известность, сделали бы его признанным гением, как бы великолепно не отточил стиль, язык, образы! Да, писатель должен писать много. Сколько? У каждого своя мера грузоподъемности, как и чувство того, когда вещь считать законченной и сдавать в печать. Но он должен переходить от вещи к вещи, ибо только в этом залог его роста. Правда, если слишком быстро переходить, останутся сырыми, неотшлифованными, а то и вовсе незаконченными, в конце-концов вызовут справедливое разочарование. Нужна золотая середина между бесконечным оттачиванием стиля - любую вещь можно совершенствовать еще и еще, - и желанием поскорее реализовать на бумаге новые вспыхнувшие в мозгу ослепительные темы, идеи, образы! К тому же в литературе, как и везде, действует золотое правило: из всего, что создано, только 10% заслуживает внимания. Все остальное, говоря доступным языком! гм! Но разве все читаем у Дюма, который написал две сотни романов или больше? Или у Толстого? Достоевского? Пушкина?.. Все те же десять процентов. И пусть даже оставшиеся девяносто Пушкина выше лучших десяти Васи Васькина из Урюпинска, все же читаем пушкинские десять, а девяносто если и покупаем, то лишь как дань уважения мастеру. Остановись Пушкин отшлифовывать свои детские стихи до совершенства, добрался бы до "Евгения Онегина"? И еще - писателя, как и спортсмена, судят не по массе его труда, а по пикам, рекордам, всплескам. Кто знает, сколько на самом деле поэм сочинил Гомер, сколько шахматных баталий проиграл Каспаров, и в самом ли деле "Повесть о дивизии Котовского" (автор - Николай Островский) потерялась на почте, или же ее попросту выбросили в редакции как безнадежно слабую?

Этот кусок текста дать бы ближе к концу, но м.б., что-то надо порциями, чтобы не затошнило от однообразия материала? Как в романе надо помнить, что одна и та же порция омывает холодный мозг, благородное сердце и не очень-то разборчивые гениталии. Следовательно, нельзя давать ни одни занудные нравоучения, порция крови пошла уже вниз, к сердцу, ему нужны погони, лязг мечей, стук копыт, но и здесь не задерживаться, ибо кровь пошла еще ниже, ниже! Но и там нельзя задерживаться, никакой гигант не проторчит в постели весь роман, уже началась сублимация, пора снова бросить кусок мяса проголодавшимся мозгам! Итак, несколько слов о временах, которыми писатель должен уметь пользоваться умелее, чем депутат или член правительства. Взглянем на прошедшее время. Итак: прошедшее длительно повторяющееся, давно прошедшее: хаживал, куривал, любливал, пивал! Непроизвольное мгновенное энергичное: приди. Императивное: приходил, Результативное: пришел. Прошедшее время может быть как несовершенного вида: махнуть, так и совершенного: махать, Непроизвольное: и махни, Произвольное: мах (рукой, к примеру) Давнопрошедшее: махивал, Начинательное: ну махать! Многовато? Да, это ни запомнить, ни использовать. Тогда настоящих времен стоит упомянуть не больше двух: общее (планеты обращаются вокруг Солнца, Вселенная расширяется, и т.п.,) и активное (Она красит губы. Орел со мною парит наравне), а из будущего тоже пару времен: Совершенное: махну, Несовершенное: буду махать. Хотя сразу же надо предупредить, что это уже филигранная доводка, на которую мало кто решается, мало у кого остается сил и времени (а надо еще выдержать давление изд-в, родни, читателей и, особенно, пустого кармана?). К филигранной обработке стоит приступать тогда, когда произведение вычищено почти до блеска. А это такая редкость! Приступать, когда с деревьев уже сняты все таблички с надписью "Дерево", когда есть сдвиг в характере главного героя, а это единственная мера таланта или как ни назовите это умение делать произведение. Чем сериалы и ужасны, почему продолжение всегда хуже первой книги (серии), потому что если в первой книги герой может пройти путь от дурака к мудрецу, от труса к герою, то что остается на вторую, на третью? Можно, конечно, искать бесчисленные клады, провожать новых и новых принцесс из пункта А в пункт Б, завоевывать для себя королевства, но если герой на последней странице все тот же, каким и появился на первой, если в х а р а к т е р е не произошло изменений, то как бы блестяще не был написан роман, он просто еще одна доска в заборе. Пусть даже из хорошего дерева. Пусть даже выстругана хорошим мастером. Помню, у меня как-то над столом висела шокировавшие тогда слова самого Тургенева: "Женщина - всего лишь функция". Дескать, всего лишь литературный прием. Сперва ошарашило, ведь Тургенев по учебникам некий певец женщин, их утонченности! Утвердилось даже определение "тургеневская девушка", как образец чистоты, невинности и прочих качеств, которые так ценим в этих существах. И вдруг такой цинизм! Но, увы, это так. К примеру, его самое известное - "Отцы и дети". (Остальные написаны по тому же рецепту, проверьте сами). Базаров носитель новых идей нигилизма. Всей работой врача, всеми поступками и словами типа "Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник", утверждает нового человека, социалиста, опасного и непонятного старшему поколению. А увидев красавицу, говорит что-то вроде: какое тело, какое роскошное тело! Интересно, как будет смотреться на анатомическом столе? И вот этот несгибаемый и сверхстойкий супермен нигилист, которого никто не могло не то, что сломить, но даже пошатнуть! ломается, не выдержав испытания именно женщиной. Итак, в литературе женщина - всего лишь функция. Функция произведения. Холодный профессиональный прием. Еще очень важное соображение - новизна темы, идей или хотя бы образов. Образ - на последнем месте, понятно, тема или идея важнее, но все же как трудно найти новый образ! Зато, когда найден и удачно прописан, то достаточно произнести лишь слово "Обломов", "Отелло", "Дон Кихот", "Дон Жуан", чтобы сразу встали образы во всей титанической мощи!.. Человека можно назвать хоть лодырем, хоть обломовым, всяк поймет, что имеется в виду. А сколько прекрасных образов ( с точки зрения профессионала) вывел Гоголь? Собакевич, Чичиков, Манилов, Плюшкин, Хлестаков! Хотите задачу? На одном из совещаний в конце не то 60-х, не то в начале 70-х я попал на совещание детских писателей. Один из князей литературы с трибуны как раз обещал золотые горы тому, что придумает образ русского детского героя. Ведь косяком идут по России английские Винни-Пухи, итальянские Чипполино, шведские Карлсоны, всякие там буратины и пиноккио! Чуть позже какой-то чебурашка появился из восточных стран, подозрительно прижился, шпи°н проклятый, с чужим крокодилом дружит, мог бы с русским медвед°м!.. Словом, тому, кто придумает своего детского героя, тому лауреатствы любые, ордена и премии сам выбирай: какие хочешь и сколько хочешь. Квартиры, дачи, машины, баб и прочую мелочь - без счета! Бери, пользуйся, только дай своего, национального. Эта задачка, кстати, так и не решена. И хотя Советская власть рухнула! но при чем тут какая власть? Своего героя стоило бы создать в любом случае. Теперь понятно, что такое удачный образ?

Да, сам вижу, что сумбурно. Но не хочется откладывать на годы, когда именно сейчас ребята пишут серию романов в "Княжеский пир". Эти разрозненные заметки могут принести пользу уже сейчас! А потом, когда-нибудь, если будут время и силы, сведем эти записи вместе, скомпонуем, даже издадим книжицей, которую удобно будет полистать и на диване.

Новизна темы! Она может быть не обязательно новой, иначе победителем был бы тот, кто, скажем, первым описал новый акселератор Voodoo-2. Новизна темы чаще всего связывается с пересмотром устроявшихся взглядов на привычность. Чтобы рискнуть нарушить привычность, надо в еще большей степени, чем талантом, обладать просто смелостью. Даже бесстрашием. Посметь сказать иначе, чем все. Приличные и благополучные. Умные и всезнающие. К примеру, все всегда знали, что самый высокий и благороднейший из жанров - баллада. Самый возвышенный и одухотворенный. Также все знали, что самое низменное и скотское скапливается в солдатских казармах. Особенно это ощутимо было во времена викторианской Англии, когда джентльмены были настоящими джентльменами, а леди! о, это были леди!.. И не было более грубых людей, чем тупые солдаты, не находилось места гаже, чем казармы, где ничего не услышать кроме грязнейшего мата! И тут один сумасшедший выпускает свой первый сборник стихов с названием "Казарменные баллады". Я даже не пытаюсь пересказать, что это вызвало. Но поэт остался жив. И выпустил второй сборник с еще более вызывающим названием - "Департаментские песни". А во всей Англии не было более скучной рутинной профессии, чем департаментский клерк. Наш бухгалтер на его фоне еще орел! Но чтобы бухгалтер запел! Да, с портретов Киплинг смотрит так, как и должен смотреть лауреат Нобелевской премии, пример для английских школьников и даже взрослых. Но не попал бы он на портреты, если бы не начал с таких скандальных пересмотров привычных уже литературных тем! Здесь приходится коснуться важнейшей особенности нашей психики. Увы, наша память отбирает для запоминания не умное, а почему-то эмоциональное. Во времена Гомера были певцы поумнее, во времена Шекспира драматурги умели сочинять вообще мудрые и нравоучительные пьесы, но память человеческая удержала "Иллиаду", где в десятилетней войне погибли все троянские герои и все греческие (только Одиссей и Менелай вернулись живыми, хотя Одиссей возвращался еще десять лет, а на родине застал разграбленный дом и бесчинствующих гостей), у Шекспира в "Гамлете" финальная сцена завалена трупами, Ромео и Джульетта мрут, Отелло удавливает Дездемону, король Лир мрет, предварительно в жутких страданиях кукукнувшись! Увы, обезьяны мы или просто варвары, но умное воспринимаем, когда завернуто либо в кровавый клубок убийств, либо в виде топора подвешено на ременной петле под пальто, Если встретим на улице дикаря в звериной шкуре, декламирующего стишок, то запомним больше строф, чем если бы этот же стишок декламировал привычный сутулый очкарик.

Итак, для ударного романа, который привлечет внимание, обязательны! или крайне желательны новые темы и новые идеи. Только не спешите тут же воплощать в значки на экране компа то, что покажется новым. Мы все живем в одном мире, едим тот же хлеб, слушает одни и те же новости, и обычно мыслим одинаковыми стереотипами, алгоритмиками. То, что кажется на первый взгляд революционным, только что пришедшей в голову ошеломляюще новой мыслью, скорее всего пришло еще в три-пять тысяч голов. А к вечеру таких наберется намного больше! Да и те, что покажутся в самом деле новыми, надо рассматривать очень внимательно. Сверхмодная ныне тема Добра и Зла, где Добро уже не Добро, а Зло так и не Зло вовсе - это не новая революционная идея. Наемный убийца-киллер, который шествует по экранам и страницам романов - это все-таки не герой, в какой костюм от Версачи его не обряди, и какую бы блондинку не дали охранять. Это вызов канонам - да. Вызов из того ряда, когда соревнуются, кто на званом обеде у королевы громче испортит воздух. Здесь впереди даже не медлительная литература, а компьютерные игры. Если пару лет тому еще был выбор за кого воевать: за красных или за белых, то сейчас предлагается только один путь: дави всех пешеходов и разбивай встречные машины в "Армагеддоне", стань чудовищем и убивай всех рыцарей, что посмеют спуститься к тебе во "Властелине подземелий", стань рэкетиром, грабь и убивай мелких предпринимателей, подкупай полицию, создавай гангстерскую империю в "Legal Crime"! Сейчас, когда почти вс° тупое стадо баранов покорно перешло на сторону Зла, надо иметь отвагу, чтобы воевать за Добро!.. Только надо это делать иначе, чем отцы-деды. Чтобы это сегодняшнее стадо видело в вас не вчерашний день, а завтрашний.

Есть больная тема, именуемая чистотой русского языка. Странновато только, что все лингвисты, академики, профессура, президенты, министры культуры и дровосеки - все на этой стороне баррикады, а по ту сторону! вроде бы никого. Или нечто темное, безликое и безымянное. Все с этой стороны сражаются за чистоту, а с той стороны ни слова, что надо-де загрязнять. Но сражение идет. На иностранные слова, как и новопридуманные (неологизмы, если кто помнит по школе) идет охота. Их клюют, топчут, загоняют в неведомые глубины, но они как-то выживают. К тому же появляются новые, тихой сапой влезают в священный русский язык, исконно посконный, чистый и незапятнанный! Да бред это! Какая исконность, неизменяемость? Попробуйте прочесть "Слово о полку Игореве" на родном языке! Да что там "Слово", прочтите стихи Тредиаковского, Державина! Полистайте до реформы русской орфографии Петром Великим наши российские издания! Сумеете без переводчика? А ведь всего триста лет прошло! Заимствуя иностранные слова, мы обогащаем русский язык. Ибо если, скажем, в английском driver означает извозчика и компьютерную программу, то у нас это уже два разных слова и значения. Как, скажем, ныне привычные славянский "конь" и печенежская "лошадь". И так во всем. Как в компьютерном мире, так и везде, где нас обогнали или просто прошли слишком близко. Они вынуждены брать свои привычные слова, расширяя значение одного итого же слова, а мы расцвечиваем свою языковую палитру. Я пишу письма и мэйлы, а они только мэйлы, хоть гусиным пером на пергаменте, хоть на Silicon Grafics. Люди, которые "блюдут чистоту языка", почти всегда хорошие люди. Честные и добрые. Искренние. Они в самом деле заботятся о русском языке. Что еще сказать? Только повториться, что обычно это очень хорошие люди. Ну, а ум не всем дается, как и понимание или кругозор. Чин академика легче получить, чем еще одну извилину. Ну, кажется им, что предохраняя русский язык от сленга или макаронизмов, они служат Отечеству. Вот и предохраняют! Что можно сказать? Все-таки не грабят прохожих в подворотнях, не устраивают липовые фирмы! Это не в обиду сказано им (я их даже люблю), а в защиту тех, кто пишет книги, статьи, очерки. Ребят, которые начали делать серию "Княжеский пир", надо защищать как от мерзавцев, так и от хороших людей, которые совершенно искренне говорят: слушай сюда, потому что все остальные дураки. Я люблю Отечество, уже поэтому я прав всегда и во всем.

Русский язык, в котором нет английской жесткой системы закрепления слов в предложении, даже на бумаге дает удивительную свободу интонации. В зависимости от того, куда всобачите слово, меняется смысл. К примеру, "У попа была собака". Все понятно: у него была собака, а не кошка. Если же слова переставить так: "У попа собака была", то сразу тоже все понятно. Была, а теперь нет. Или "Собака была у попа", Все ясно! А у попадьи - коза или кошка. Как видим, ключевое слово ставится всегда в конце фразы. Конечно, в устном разговоре (разговор бывает еще по ICQ, chats) можно поставить ударение на любом слове, подмигнуть или повысить голос, тем самым меняя смысл, но в "Кузнице" идет речь о расстановке букв на бумаге.