Тогда я так удивился, что жив, и ещё драконам, и этой комнате, что отключился снова.

Так остаток лета, собственно, и прошёл.

Я просыпался. Глядел в окно, из которого был виден кусочек двора и пристройки. Ел. Пил. Спал. Спал, пил и ел… даже не знаю, как долго это длилось.

Нет, рядом со мной появлялись люди.

Я чуял Еремея.

И Метельку, который что-то там говорил, то ли рассказывал, то ли спрашивал, но сил не хватало понять. Тимофея научился определять. Тот тоже заглядывал. От него пахло лилиями и тенями. И целитель, частенько наведывавшийся в поместье, кажется, больше волновался о нём, чем обо мне. Это я уже начал понимать, когда собрал достаточно силёнок, чтобы не отрубаться от малейшего напряжения.

Оказывается, воскресать — это ни черта не весело.

А потом, когда сознание уже начало задерживаться в теле на более-менее долгий срок, ко мне пришёл дед. Подозреваю, что заглядывал он и раньше, но в том прежнем моём состоянии я эти визиты или пропустил, или не запомнил.

— Лежишь? — дед был высоким стариком не самого располагающего к симпатиям обличья. Длинный и худой, какой-то костлявый, словно источенный невидимой болезнью. И всё же сильный. Его сила была давящей, тяжёлой, и ощущалась даже когда он её сдерживал.

— Да, — выговорил я, и это были первые сказанные слова.

Нет, я пытался что-то там изобразить, но казалось, что губы склеились намертво, язык одеревенел и в целом утратил способность шевелиться.

— Лежи, — старик чуть кивнул.

А я вдруг понял — он смущён.

И даже растерян… ну, хотелось бы думать. Он же подвинул стул к кровати и, усевшись, поинтересовался:

— Как ты?

— Живой… кажется.

— Пить?

Я кивнул.

Говорить после долгого молчания сложно. И горло сухое, что труба. И ощущение, что голос мой — не мой, а какой-то совсем скрипящий.

Старик достал флягу. И меня поднял, подпихнул под спину подушку. Напиться помог опять же. Травы горчили, но вкус знакомый.

— Настой. Укрепляющий. Наш, Громовский. Поможет.

Говорил он отрывисто и сухо. А вот меня разглядывал с немалым интересом.

Ну а я его.

Костюм отметил чёрный. Белоснежную рубашку. Запонки. И серебряную брошь в виде змеи. Что-то с нею было… не то? Она не светилась и казалась вроде обыкновенной, только я вот не мог отвести от этой броши взгляда. Да и потрогать тянуло. И интересовала она меня куда больше, чем дед.

— Наглый, — сделал он вывод.

— Что это? — я решил, что раз наглеть, то по полной.

— Знак главы рода. Перстень так-то, — он поднял руку, демонстрируя печатку. Черный круг со свернувшейся змеёй. — Принято перстни. Но у Громовых вот… её дар.

И я поверил.

— Видел? — в свою очередь спросил дед.

— Да.

— Говорить дозволено? Попробуй рассказать, — он подвинул стул ближе.

Я… хотел.

То есть, я даже начал… не про всё. Не думаю, что им надо знать подробности. Фиг его знает, как отнесутся, что я — Савелий Громов, да немного не тот. Так что… про снег. Санки. Кладбище и матушку Савелия, которая благословила…

— Это хорошо, — дед кивнул. — Материнское благословение — большая сила…

И ведь на полном серьёзе. А главное, я сам точно знаю, что и вправду сила.

— Пить, — прошу.

И пью. Но уже воду. Вода холодная и после трав кажется пресной. А напившись, продолжаю говорить. Про обман. Книгу чёрную. Про рода другие. Про опасность, которая над Громовыми. Границу.

— Вот оно как… — произнёс дед задумчиво. — Стало быть, оно на самом деле, а не я — старый безумец… что ж…

Он замолчал.

— Мне… надо… знать.

— Подниматься тебе надо. Хватит болеть. А что до прочего, то помалкивай. С матушкой неладно получилось…

И снова замолчал.

То есть, на ответную откровенность и обмен информацией рассчитывать не стоит? Оно и понятно. Кто я в его глазах? Найдёныш? Своего рода посланец с того света? Принёс важные новости? Молодец. И хватит с тебя.

— Я… отца не помню. Почти. И что брат есть… сестра. Не представлял даже.

Сказал и замер.

А ну как… не знаю… может, нельзя мне их братом с сестрой называть. Может, бастарды, они по здешним нравам и не родня. Или родня, но с урезанными правами. Или ещё какие заморочки.

— Есть, есть, — отмахнулся дед. — Вона… Тимоха весь извелся. Но и ладно, ожил хоть, а то совсем уж… на Таньку не серчай. Она отходчивая… за мамку обижается, но то не столько на тебя, сколько на отца своего. Тебе так, за компанию. Языкастая, конечно, зараза… разбаловал её. Ничего, пообживётесь, подружитесь… им пока не говори то, чего мне. Ни к чему оно. Про санки вон можешь. Или что встречал мамку… это ладно, а про другое — не надо.

— А…

— Ни к чему, — повторил дед таким тоном, что всякое желание возражать отпало. — Что до прочего… то… так уж вышло… упустил я сына. Отец твой не был плохим человеком. Скорее уж слабым. Громовы… старый род, как ты уж понял. От самых истоков идём. Но богатства великого никогда не имели. И не стремились. Наше дело — границу держать да мир наш от тварей беречь.