Ипполит Рыков открыл рот, собираясь что-то ответить, но запнулся на полуслове. Его лицо побагровело, а затем резко побледнело. Кузен между тем напирал, приближаясь с журналистами:

— В распоряжение нашей редакции поступили финансовые отчёты, выписки, демонстрирующие странные совпадения в датах отчисления студентов и появления новых средств на счетах ректора, — Святослав говорил так, будто зачитывал уже написанную статью. — Кроме того, мы получили дневники господина Зарецкого с детальными записями о требованиях, выдвигаемых ректором к своим…

— Достаточно! — щёки Рыкова снова налились кровью.

Волков с торжествующей улыбкой достал из папки несколько листов, исписанных аккуратным почерком.

— А вот это особенно интересно — обсуждение опытов на живых людях, которыми Горевский пытался завлечь Александра, — мой кузен повысил голос так, чтобы его услышали все присутствующие. — Прямое нарушение параграфа седьмого Казанской конвенции о запрете экспериментов над людьми! Плюс показания родителей других пропавших студентов, подтверждающих, что их дети не уехали из города.

По залу пронёсся возмущённый ропот. Аристократы, ещё недавно шокированные моим вторжением, теперь с отвращением смотрели на распростёртого ректора.

— Позор вам, Михаил Борисович! — выкрикнул пожилой мужчина с седыми бакенбардами, по виду — заслуженный профессор. — И это глава прославленного учебного заведения? Вы растоптали гордое имя Муромской академии!

— Подруга моей племянницы была среди пропавших студентов в прошлом году! — дрожащим от ярости голосом произнесла дама в изумрудном платье. — Никакого расследования так и не последовало! Вы, Ипполит Сергеевич, уверяли всех, что пропавшие просто покинули город!

Рыков оглянулся, встречая десятки осуждающих взглядов. Его плечи поникли, а уверенность сменилась растерянностью.

— Здесь нет ничего… — начал было Горевский с пола, но его голос утонул в общем негодовании.

Профессор с бакенбардами обратился лицом к высокому благообразному мужчине с редкими волосами в безупречном фраке и заявил:

— Глеб Михайлович, сделайте что-нибудь!

Тот решительно шагнул вперёд и обернулся к толпе.

— Если вы не знаете меня, то я — граф Левашов, председатель учёного совета академии, — его низкий, поставленный голос заставил всех притихнуть. — Именно дисциплинарная комиссия под нашим контролем рассматривала дело об отчислении молодого Зарецкого. Теперь у меня есть основания полагать, что ей представили фальсифицированные документы. Я лично принесу извинения пострадавшему и его семье. А сейчас требую немедленного задержания ректора!

Рыков перевёл затравленный взгляд с графа на Горевского, затем на меня. В его глазах читалась неуверенность. Очевидно, он привык следовать указаниям свыше, а сейчас оказался в ситуации, когда любое решение могло стоить карьеры.

— Господин Рыков, — мой голос звучал спокойно, но достаточно громко, чтобы его услышали все, — вы стоите на распутье. Можно попытаться замять дело и покрыть преступление, но тогда вся ответственность ляжет на вас. Или можно поступить по закону.

Начальник сыскного приказа скрипнул зубами, сжал кулаки, а затем отдал приказ:

— Арестовать Горевского! И изъять все документы из его кабинета!

Ну, положим, уже не все…

Полицейские, ещё минуту назад направлявшие оружие на меня, развернулись к ректору. Двое из них рывком подняли его на ноги, невзирая на стоны боли из-за простреленных коленей.

— Это ошибка! — прошипел Горевский, пока его заковывали в наручники. — Вы все пожалеете об этом! Особенно ты, — он уставился на меня с нескрываемой ненавистью. — Я доберусь до тебя, кем бы ты ни был!

Я безразлично пожал плечами:

— Не первый, кто обещает.

Когда ректора выводили, я с трудом сделал шаг и поморщился от боли в рёбрах. Последствия поединка давали о себе знать теперь, когда адреналин схлынул.

— Тебе нужна помощь, — Святослав оказался рядом и поддержал меня за локоть. — Выглядишь неважно.

— Бывало и хуже, — я благодарно кивнул. — Выбираемся отсюда.

Мы с Зарецким и Святославом медленно двинулись к выходу. Алхимик, несмотря на слабость и измордованный вид, держался на ногах уверенно.

— Будь он проклят! — с неожиданной яростью выпалил Александр, когда мы оказались в коридоре особняка. — Типичное проявление вседозволенности аристократии! Привыкли, что им всё сходит с рук. Я отказал ему, а он не смог смириться с тем, что какой-то «простолюдин» посмел сказать «нет» такой важной персоне.

Губы алхимика скривились в горькой усмешке. Весь его облик излучал неприязнь к власть имущим — характерную черту, которую отметили даже в докладе Белозёровых.

— Вообще-то я тоже аристократ, — заметил я с усмешкой. — Да и Святослав — из рода Волковых. А безнравственные и недостойные люди встречаются везде.