Без этих доказательств соседние государства его не поддержат, или что хуже, поддержат Рован. Вейсмейстрия станет врагом номер один. Как когда-то было при отце Натаниэля. Он станет тираном номер один. Как прошлый император. В отличие от отца, Натаниэль не собирался развязывать войну, но может случиться так, что ее начнет Рован, и тогда ему придется защищать свое государство и своих подданных. Окунуться в битву, зная, что после него ничего не останется. Никого не останется. И все бы ничего, если бы Альви выносила его ребенка! Но она не выносила. Анасту же он едва не выжег, когда случайно отпустил свою силу.

Натаниэль зарекся приближаться к своей будущей Искре, но после случившегося ему даже не хотелось. Вместо желанной женщины перед глазами возникала Анаста, упавшая к его ногам безжизненной куклой. Если бы не обстоятельства, он бы так не спешил с извлечением искры. Да что там, в голове даже мелькнула шальная мысль вернуть Альви во дворец. От этой идеи кровь забурлила в жилах. Лавуаль пошел Искре на пользу, она больше не слабое существо, а дерзкая и своевольная женщина. Тогда, в замке, Натаниэль ничуть не покривил душой, когда признался Альви, что она заводит его в сотню раз сильнее, чем прежде. В сотню раз сильнее, чем кто-либо прежде. А после разговоров с советниками понял, что не может представить ребенка от Анасты. От Альви же мог. С каких это пор это стало иметь значение?

Следующий приступ словно располосовал грудь императора на две части. Натаниэлю пришлось прислониться к стене дворцового коридора, по которому он шел. Один из гвардейцев бросился к нему на помощь, но под жестким взглядом императора отступил. Впрочем, к боли прибавилось еще что-то: Натаниэль обливался холодным потом, ему сложно было дышать, будто его посреди натопленных комнат дворца бросили в сугроб, но при этом словно появилась тяга куда-то идти. Торопиться. Словно он терял связь с чем-то важным. С кем-то важным.

— Узнай, где лекарь, — отдал он приказ и получил ответ спустя несколько минут.

— У леди Анасты.

Натаниэль не стал ждать, направился в покои будущей Искры. Навещать больных — не нарушение этикета, особенно в присутствии целителя. К тому же, сам лекарь станет залогом того, что Анаста избавит его от новых претензий и озвучивания собственных страхов.

Император привык ходить размашистым шагом, но сейчас ему казалось, что он буквально ползет в сторону комнат будущей Искры. Хотя сама мысль об Анасте, как о своей Искре, вызывала в нем желание скривиться. С чего бы это? Она была сделкой, как до нее Альви. Все искры императоров были сделками.

Двери в комнату Анасты были плотно прикрыты, когда же Натаниэль их толкнул, оказалось, что они заперты на ключ. Он постучал, и услышал какую-то возню. Через минуту, может, меньше замок щелкнул, и целитель открыл дверь. Натаниэль успел заметить на постели бледную Анасту, и вдруг все его естество пронзила такая боль, что человеческое зрение, человеческое сознание разом выключилось.

Выбитые стекла, развороченная каменная стена, расправленные мощные крылья — все это словно обошло его стороной. Потому что он уже летел в Лавуаль, к своей Искре, с которой произошло или должно произойти что-то ужасное. Дракон так чувствовал, дракон рвался к ней.

Чтобы спасти.

Путь императора обычно занимал около трех часов. Огромные крылья позволяли преодолевать быстро большие расстояние. Сегодня он достиг перевала Элирона за час или меньше. А затем столкнулся с настоящим адом. Эти горные вершины никогда не славились гостеприимностью, за это Лавуаль и не любили, но с такой бурей Натаниэль еще не сталкивался. Сама природа словно потеряла разум. Или ее что-то потревожило?

Не раздумывая, Натаниэль врезался в серую пелену, которая даже дракона лишала зрения. Его огромного зверя швыряло из стороны в сторону шквальным ветром, но впереди ярчайшим маяком светила путеводная звезда. Искра. Искра звала Натаниэля, в его ушах призывным голосом сирены пела магия, связавшая императора с одной единственной женщиной.

Что Альви забыла в этой мгле, на горном склоне, он не представлял, да это было и не важно. Важной была лишь она сама.

Дракон наконец-то увидел огонек, который все время звал его, и резко спикировал. Сев на землю, едва не ободрав бок о заметенные снегом острые камни, зверь принялся копать. Осторожно, словно от этого зависело само его сердце. А может и зависело, он уже ничего не соображал от беспокойства и бессилия. Только бы успеть! Потому что искра — его Искра! — потихоньку угасала, а зов становился все менее различимым.

Все-таки расчистив снег, дракон жалостливо зарычал: Искра была без сознания, в ней едва теплилась жизнь. Тогда зверь зажег собственное пламя, соединяя их магию. Он вливал и вливал в нее драконье пламя, и девушка вдруг дернулась, хватанула воздух ртом и закашлялась. Тогда зверь аккуратно сжал ее в лапах, поднялся в небо, но успел пролететь всего лишь до ближайшего холма: потраченная магия давала о себе знать. Поэтому он решил ползти, и полз ровно до того момента, когда увидел мост перед замком. Только тогда он рухнул в снег и затих.