Разумеется, оно крайне условно и не может дать нам представление о том, как в действительности выглядела Красная Королева, но важно здесь иное. Обратите внимание на эти черты, антураж, позу, тщательно выполненное одеяние, подбор цветов, наконец. Для того, кто сколь-нибудь сведущ в искусстве и религиозных канонах Третьей Империи, очевидно, что фигура, отображенная здесь, представляет собой воплощенный образ Милосердия. Это явно и однозначно Атрибут Сострадателя, выведенный в классической феминистской интерпретации, с тщательным соблюдением всех нюансов.

Как сочетаются беспросветный образ Шлюхи дьявола и многочисленные культы Покровительницы новорожденных, которая отгоняет демонов, крадущих дыхание и жизнь младенцев? Воплощенное Разрушение из хроник и одновременно Милосердный Спаситель на гравюре? Какая интрига скрыта во тьме веков? Какая трактовка ближе к истине? Снова повторюсь — вряд ли мы узнаем это. Разве что когда-нибудь все же удастся прочесть знаменитые Дневники Гаваля, вернее ту их часть, что удалось обнаружить. Но, увы, поскольку бОльшая часть легендарного архива до сих пор не найдена, в распоряжении ученых недостаточно материалов для исследований. И тайнопись Разрушителей, основанная на тридцатибуквенном алфавите, не имеющем аналогов на континенте Гимель, до сих не поддается расшифровке.

А теперь давайте перейдем к более предметному рассмотрению заявленных тезисов'

Вступительное слово из доклада «Люди-тени, люди-загадки — образы ближайшего окружения Артиго Готдуа в мемуарах и памфлетах, а также „народных гравюрах“ периода Войны Гнева и Голода»

Глава 1

'Книга истории пишется кровью,

клинком на забытых могильных камнях'

Рок-опера «Дорога без возврата»

'У нас были только надежда и плохая идея.

Два главных ингредиента великих перемен'

Сериал «Короли» (2009)

Глава 1

«Я слишком уж много работаю…»

Курцио вздохнул и отложил в сторону очередной лист. За прошедшие месяцы движение стало механическим, как в портах, где «аисты» кранов днем и ночью цепляют крюками бочки, сети, ящики, тюки, перемещая их с кораблей на сушу и обратно, чтобы неустанно билось крепкое сердце морской торговли Острова. Бумага. пергамент, папирус… Из одной стопки в другую. Со стола на стол, из шкафа в шкаф.

Монвузен встал, потянулся, чувствуя, как едва слышно хрустят суставы. Потряс руками, так, чтобы получилось волнообразное движение, начинающееся от плеч и нисходящее до кончиков пальцев. Походив немного вдоль окон, Курцио вынул из оружейной стойки длинный меч с гардой в виде восьмерки, сделал несколько легких, пружинящих шагов. В памяти сами собой всплыли строки наставления мастера, учившего юных (и бедных) дворян искусству абордажной схватки.

«Тот, кто собирается носить с собой или сражаться двуручным мечом, должен многое держать в уме и хорошо запомнить. Мы наблюдали, как в битвах многие проигрывали из-за того, что забывали правила, а не от того, что роняли оружие, будучи ранеными…»

Шаг, поворот, еще два шага, выполнение заученной последовательности действий «охрана прекрасной дамы, неспособной себя защитить». Легкая, едва уловимая вибрация клинка сразу дает понять, что положение меча не идеально — «ошибка весла», когда полотно движется чуть под углом, не рассекает воздух лезвием, а продавливает плоскостью. Несовершенство следует исправить.

«… ибо вместо истинных правил они начинали вращать мечом и делать пируэты, на которые способны только истинные мастера, в то время как для простых бойцов существуют правила, коим нужно следовать»

Теперь «охрана мешка с добром, оставленного на палубе или тесной улице». Другой выбор действий, потому что можно рубить поверх защищаемой ноши, не рискуя снести ей голову. Быстрое перемещение по кругу с одновременным вращением вокруг собственной оси. Паркет едва слышно поскрипывал под стремительными шагами, гудел воздух, рассекаемый длинным клинком.

«Если вы желаете наносить удары с выгодой для себя, исполняйте правила с твердым и размеренным шагом, не подражая танцорам. И нет необходимости в том, чтобы делать все в большой спешке»

Боец завершил разминку серией приемов, исполненных в чисто островной манере и рассчитанных как раз на такую гарду без выраженного перекрестья и с широкими кольцами — вторая рука ложится на витую «восьмерку», а не пяту клинка. Фехтовальщики с материка называли это «косьбой» и считали низким искусством. Впрочем, чего ждать от дикарей, которые по сей день предпочитают двуручные сабли прямому обоюдоострому клинку…

Курцио выровнял участившееся дыхание и в то же время, подобно требовательному счетоводу, провел инвентаризацию тела, отмечая изменения. Увы, оные имели место и все клонились к худшему. Одышка от упражнений подкрадывается слишком быстро. Меч кажется тяжеловатым уже после сотого взмаха, а то и раньше. Предплечья тоже устают прежде обычного, а мечник, лишенный сильных кистей — посмешище, не воин. Все как обычно — лучше многих, но горше прежнего. А хуже всего — глаза. Курцио несколько раз уже ловил себя на том, что склоняется ниже обычного над литирами донесений, сообщений, писем, доносов. Записи приходится разбирать дольше, а по ночам надо жечь больше свечей. Сейчас же он убедился в том наглядно. Это, разумеется, еще не преддверие слепоты, удела стариков, однако зрению, закаленному некогда созерцанием безбрежных просторов Моря, не пошли на пользу кабинеты, буквы и ночные бдения над документами.