— Держи, — говорит он.

Пока я держал почти готовый шлем, мужские пальцы ловко продевали сквозь отверстия кабаньи волосы. Затем скручивал волосы в кольца, соединяя между собой два предмета, некогда отделённых от разных людей. Я словно присутствовал на уродливом бракосочетании, где пытаются соединить вечными узами то, что даже небеса не соединят. Но у него получилось. Он смог! Моя маска стала забралом, которое будет служить защитой лица.

Ал срезает торчащие волоски из узелков, а потом говорит мне:

— Всё, почти готово.

Вынимает из ящика стола кисть большего размера. Выливает из бутылочки на хвостик почти всю жижу и начинаем обильно смазывать голову, стараясь не прикасаться к маске. Я чуть не обалдел! Что он делает?

— Ты хочешь запороть весь наш труд?!

— Нет!

Ясен-красен, что ничего он портить не собирается. Но и на защитный слой лака это не походило. Когда вся голова посерела от влаги, Ал начал давить на кожу ладонями, прижимая её к голове манекена.

— Не переживай, — говорит Ал, — так я придам шлему правильную форму. Знаешь, чья голова послужила формой? — глазами он стрельнул на кусок дерева, виднеющийся сквозь прорези для глаз на моей маске.

— Догадываюсь…

— Верно. Борис будет доволен!

Я смотрю на Ала. Смотрю, как он своими ладонями с любовью нажимает на кожу. С любовью придаёт ей форму, словно работает с пластилином. Только что вся эта кожа была снята с одного черепа, и вот уже ей придают форму нового черепа. Форму нового хозяина. Было ли это дикостью? Я не знаю. Но думаю, что моей маске можно было придумать сотню различных применений: от лопаты до корзины для сбора ягод. Но сейчас, когда она прикреплена к срезанной коже по средствам колец, сделанных из кабаньего волоса, я прозреваю. Я вглядываюсь во всё это безумие. Смотрю, как Ал с любовью занимается своей работой. С трудом укладываю в голове ранее проделанную нами работу. И понимаю, что этот кусок засохшей крови на своём истинном месте. Это был шедевр уродства и практичности.

Ал ставит шлем на стол, в прямоугольник света. Проходит минута и над ним появляется лёгкая дымка. В нос тут же ударяет вонь, похожая на запах влажных ботинок, оставленных в салоне автомобиля в жаркий день. Воздух грубыми толчками заходит в мои лёгкие. Комок подступил к горлу. Я закрыл рот ладонью, но удержаться не смог.

Кашель согнул меня пополам. Ал тут же вынул платок из кармана и ловко повязал мне на лицо.

— Ничего страшного, — говорит он, — привыкнешь.

— К чему? — прохрипел я.

— Ко всему…

Последующие пару дней мы трудились без устали. Выложили из кусков кожи доспех для Бориса. Собрали нагрудник. Собрали пару плеч. Сделали защиту шеи. Наручи. Юбку до колен.

Я тогда спросил Ала:

— А потом мы всё это добро смажем секретной жижей, наденем на Бориса и выставим его на площади, чтобы он хорошенько просушился на солнце?

Ал тогда впервые по-настоящему засмеялся. Искренне. Я испытал облегчение. Обстановка стала более раскованной. На душе полегчало. Он действительно смеялся. Впервые за долгое время.

Закончив, Ал по актёрски состроил раздосадованное лицо и со всей жалостью сказал:

— К сожалению, нет. Но я бы очень хотел на это посмотреть.

— Почему?

Я был удивлён. Мне хотелось знать, откуда такая неприязнь к человеку, защищающим деревню, защищающим его дом от нападения уродцев с заболеванием кожи. Но Ал не ответил. Пожал плечами и отвернулся, продолжая проделывать отверстия в квадратиках кожи.

Через два дня, когда откровенно говоря, мы с Алом сидели и страдали от изнурительного безделья, к нам в кабинет врывается Эдгарс. Он был взволнован и явно перевозбуждён. Отдышавшись, он говорит:

— Инга, быстро на улицу. Борис тебя ждёт.

Я уже хотел взбухнуть, мол куда торопиться, я весь на чиле, но старик меня тут же обломал, закричав как ополоумевший:

— Быстрее-быстрее!

И чего так Эдгарс разволновался? Гнал меня через бесконечный коридор на улицу, чуть ли не подгоняя шваброй в спину. А когда уже показался свет в конце туннеля, взял и исчез в одном из рабочих кабинетов. Кинул у самого финала. Я подумал уже дать заднюю, вернуться к Алу, но десяток мужских глаз, собравшихся во дворе, судя по всему ради меня, быстро меня засекли. Бляха! Да и вообще, можно было особо и не торопиться.

Выхожу на улицу.

Снаружи, у самого подножья деревянной лестнице стоит кавалерийский отряд. Все всадники такие красивые, подтянутые и накачанные. Тут и Осси, и Рудх, и Дэр, и… Борис. А их лошади — просто загляденье. Словно каждая кобылка сошла с картинки старого календаря. Вот тёплый март, а вот серый октябрь. Есть май и июнь. А вот и черный холодный декабрь с белыми вкраплениями в виде крохотных снежинок, кружащих к копытам животного. Хозяин коня не лучше — сидит сугробом, зачёсывая седые кудри назад и хмуро пялится на меня. А рядом с ним — солнечный сентябрь. Рыжая кобыла с белоснежной гривой стояла без лишнего груза. Я её сразу узнал: боевая подруга, вытащившая меня из глубокой задницы. Кстати о заднице: седло на месте, а вот огромный зад жирного Амбала ей больше не прокатить с ветерком. Бедняжка, лишилась хозяина. Хотя как знать, кто тут и бедняжка.