Разве мог я не ужаснуться подобному зрелищу? Всё, что мне удалось сделать, это не броситься на колени перед Морой и не спрятать лицо в его мантии. Но Мора не поддался ужасу. Он продолжал петь, непоколебимый и непреклонный. Если его лицо вообще хоть что-то выражало, то некое фанатическое ликование. Отчего бы ему ужасаться? Это и было именно то, что он планировал с самого начала. Вести мену с богами. Обменивать жизни соплеменников-людей на силу, которой его подкупили. Для Моры не имеет никакого значения, сколько жизней придётся уплатить. Пусть погибнут сотни и тысячи, лишь бы он получил желаемое. Мне представилась его башня — сердцевина разорённого края, пустыни, что ширится всё больше и больше, пока Мора отправляет своих богов во всё более дальние пределы, разыскивать их излюбленную пищу. Я припомнил вереницу беженцев-фермеров, которых повстречал в пути. Сколько бы я не умножал их количество перед мысленным взором, людей всё равно не хватало, чтобы показать жуткую цену амбиций Морморота.

Невозможно было участвовать в таком! И спокойно стоять, позволяя этому продолжаться, я тоже никак не мог. Мне следовало остановить Мору. Но как? На поясе у меня висел священный атам — кинжал, которым я пользовался в собственных магических ритуалах для защиты и вызываний. Невероятным осквернением стало бы запачкать его человеческой кровью, но куда большее осквернение — оставить Морморота трудиться дальше. Его слишком занимало происходящее вне круга, чтобы замечать происходящее внутри. Он ни за что не увидит, как я подниму кинжал высоко над головой и воткну в его беззащитную спину.

Но он оказался не так беззащитен, как мне казалось. Ибо клинок разлетелся надвое, ударившись о какую-то незримую преграду. Миг спустя невидимая сила схватила меня стальными руками и бросила на свинцовый пол, опрокинув навзничь в нескольких дюймах от границы защитного круга, швырнула меня и пришпилила, как жука, приколотого к картонке. Пение тут же стихло, боги скрылись за тучами, а башня вернулась к обычному размеру. А затем моя жертва обернулась, побледневшее лицо кривилось в уродливой гримасе гнева.

— Эйбон, ты разочаровал меня. Я надеялся, что обрёл достойного соратника, который смог бы встать плечом к плечу со мною, не устрашась даже присутствия богов. Взамен мне попался дрожащий трус, который скорее укроется в безопасности ночи, чем рискнёт хоть на миг выйти на солнце. Но просто спрятаться тебе недостаточно. Сперва ты ещё и попытался уязвить того, кто был тебе другом, того, чья жизнь столь же выше твоей, сколь эта башня выше равнины. И всё это ради привязанности к стаду скотов, которые даже и звания человека не очень достойны! Как же мне покарать подобное вероломство? Сразить ли тебя насмерть одним-единственным словом? Сбросить ли тебя за парапет, навстречу смерти на камнях внизу? Нет! Даже твоя захудалая жизнь слишком ценна, чтобы ею разбрасываться. Раз уж ты так печёшься о своих собратьях, ступай и присоединись к ним. Очень скоро вместе вы и погибнете.

Потом он отвернулся, словно раз и навсегда решив, сколь незначителен я для него. В тот же миг удерживающая меня сила внезапно исчезла без следа. Собрав всё оставшееся достоинство, я перекатился на четвереньки и встал на ноги. Я выступил из магического круга и прошёл по крыше к открытому люку. Но там клочья достоинства улетели с ветром. Я кинулся вниз по винтовой лестнице, а потом через огромный зал к двери башни. Выскочил за дверь и бросился по перешейку на мрачнеющую за ним равнину. Я мчался через равнину, исступлённо удаляясь от башни Морморота, насколько мог. И на бегу до меня издали доносились, сзади и с вышины, первые гулкие слоги продолжившегося пения Морморота.

Вдруг его напев утонул в яростном громовом ударе, ударе, отшвырнувшем меня столь же мощно и удерживающем столь же крепко, как незримая сила прежде. Надо мной с неимоверной силой задул ветер, вопящий, как тысяча труб. Ночь вокруг озарил настолько яркий свет, что даже прижатые к лицу руки не помогли полностью от него закрыться. Неистовость света и ветра быстро нарастала, пока они не подступили к самой грани боли.

Но той ночью завершилась не моя история. Не мою тень стёрло из мира за последовавшие дни и недели, выжгло с омрачённого пейзажа, как те тучи с омрачённого неба. Не моё имя люди позабыли или вспоминали лишь, как остережение прочим честолюбивым чародеям, чья одержимость некоей возвышенной целью в ином случае могла бы на пути к её достижению запнуться о такой же камень. Столь вознесясь над облаками, Морморот не обратил внимания на обычный камешек, брошенный мною ему под ноги. Он не заметил, что, когда я поднимался с пола, куда меня отшвырнуло, то изловчился мизинцем протереть в магическом круге крохотный разрыв. Он не увидел или же увидел чересчур поздно, что я сделал его защиту бессильной.

Свет и ветер начали спадать, так же внезапно, как и разбушевались. Когда же они позволили мне поднять голову и снова взглянуть назад, последний угасающий отблеск явил столь же великое чудо, как и то, что показал Морморот. Я увидал равнину, которую пересёк, убегая из башни. Я увидал бухту, обрамлённую скалистыми холмами, где стояла башня. Но самой башни я не увидал. Она сгинула настолько бесследно, будто её никогда и не было.

Перевод — BertranD

Церемония завершилась. Отзвучало и стихло последнее эхо последнего удара гонга. Торжественно удалилась последняя вереница празднующих, тихо прошуршав по отполированному мрамору пола. Одна за другой угасала целая плеяда висячих ламп, погружая храм в призрачный сумрак. Чародей остался один.

Он сидел в полном одиночестве. Всю церемонию волшебник провёл с царственным и возвышенным видом, но теперь утомлённо откинулся на спинку обложенного подушками трона. Причины для усталости у него имелись. Склонившаяся голова чародея была лысой и морщинистой. Длинная серебристая борода спускалась на впалую грудь и выступающий под жёлтой мантией живот. Но сегодня волшебника обременяла не только лишь старость. Всё время церемонии его что-то тревожило, а теперь, по её завершении, беспокойство лишь возросло. Это груз тревоги склонил голову чародея и тяготил сердце.