– Не знаю. Чувст… ву… у…

– Чувствуешь?

– Так. Да.

– А как же тогда нашла? – удивилась Тина, продолжая тем не менее поглощать сочные спелые ягоды.

– Знаю, – ответила кроха, теперь уже откуда-то справа. – Умею. Мама говорить, учить, показывать.

– Мама?

– Мама, – на этот раз голос пигалицы донесся слева. – Итить ей.

– Идти к ней, – машинально перевела Тина.

– Ты, я, перевал…

– Ага! – сообразила Тина. – Так она ждет тебя на перевале!

– Нет, не ждать. Не знать. Плакасть, го-ре-васть! Я пришел, она – смех, Ра-дость, пир, по-дарки.

– А как же ты…

– Жрать! – оборвала ее любопытство «Дюймовочка» из-под ближнего малинника. – Жесть!

– Шесть? – переспросила Тина.

– Пьясть, жесть, – радостно хихикнула малышка, но уже из-под орешника. – Я…го…да. Много. Три, сче-тыре, пьясть, жесть… Кушать, есть, жрать.

– Ты съела шесть ягод?

– Да-да! Теперь земь.

– Семь?

«И где у нее все это умещается?»

В самом деле, ягоды были размером едва ли не с голову девочки, и представить себе, что эдакая кроха умяла семь ягод, было трудно.

«Ну, может, она их просто понадкусывала?» – умиротворенно подумала Тина, переходя к орешнику.

Орехи не обманули ее ожиданий, они оказались спелыми, вкусными и сытными, какими орехам, впрочем, и положено быть. И есть их было одно удовольствие, но праздник живота не опьянил Тину, а напротив, заставил ее снова вспомнить о ближних.

– Слушай, – спросила она, обращая свой вопрос в никуда. – Войти они сюда не могут. А мы? Мы можем им что-нибудь вынести?

– Мосчь! – «Дюймовочка» возникла прямо перед Тиной на покрытом мхом валуне.

– На! – сказала она, протягивая Тине чашечку незнакомого цветка, отдаленно напоминающего обыкновенный колокольчик. – Пить, есть. Сразу, вдруг. Быстро, быстро! Ну!

И Тина выполнила приказ, даже не успев обдумать толком, о чем, собственно, идет речь. Она взяла цветок двумя пальцами, поднесла, словно крошечный бокальчик, к своим губам и выпила из него пару капель прозрачной тягучей и горько-сладкой, терпко пахнущей жидкости.

«Ой! – испуганно подумала она, ощутив жидкий огонь на языке и небе. – Что?!»

Но было уже поздно. Ее обдало жаром, как если обливают горячей водой в мыльне, а потом – сразу же и совсем без паузы – пробило холодом. Ледяные жала вонзились в кожу, и это было так больно, что хотелось кричать, но крик замерзал в горле, а из глубоких ран, причиненных холодными жестокими иглами, неожиданно начало распространяться по телу тепло, порождая ощущение мучительного удовольствия в таких стыдных местах, о которых не только говорить, но и думать грешно. И в этот момент сознание Тины отделилось от тела и вознеслось к горним вершинам. И оттуда, из высокого поднебесья, девушка увидела весь мир и поняла его с первого взгляда. Так что, очнувшись через мгновение, все на той же залитой закатными лучами солнца поляне, она знала три вещи, которых не знала еще мгновение назад, и это были очень важные вещи.

Во-первых, еще не очнувшись окончательно, не придя в себя и не сообразив толком, что делает – и слава богу, что так, а иначе ничего бы и не вышло, – Тина вскочила на ноги, выхватила из ножен на бедре трофейный тесак и рубанула им сверху вниз, одновременно поворачиваясь направо. И как удачно! Просто ангел, как говорится, вел ее рукой. Раз! Ладонь с клинком возносится ввысь, а тело девушки начинает поворот вправо. Два – удар вниз с доворотом, и три! Тина почувствовала возникшее вдруг рядом с ней движение, и в то же мгновение лезвие тесака врезалось во что-то живое и быстрое, оказавшееся не там и не тогда, когда и где ему следовало быть.

«Вернее, наоборот!» – поняла Тина, рассмотрев свою жертву. Лань оказалась там и тогда, где и когда ее увидела из поднебесья Тина.

Это было важное знание, которое она принесла из своего воспарения. И знание это обернулось удачей – мясом, которое можно будет зажарить на огне и съесть с орехами и ягодами в качестве гарнира. И это было уже второе важное знание, что открылось ей под высокими небесами: они зря опасались погони, троебожники давно, еще двое суток тому назад, потеряли след беглецов.

«И слава богу!» – решила Тина, сообразив, почему им не страшен теперь открытый огонь, но было и кое-что еще, что всплыло теперь в ее памяти. И вот с этим – третьим – знанием следовало что-то делать, пусть и не прямо сейчас. Тот, кто шел по их следу, не спешил, и это было странно. Он шел за ними от самого Аля и, если бы хотел зла, мог воплотить свои планы в жизнь несчитанное множество раз. Но нет, шел, не приближаясь, но и не отставал. Кто, зачем, как? Много вопросов, и непонятно, кому их можно задать…