– А деньги у вас есть? – равнодушно поинтересовался парень, но чувствовалось, вопрос задан не случайно, а по накрепко вбитой – в прямом и переносном смысле – привычке.

– Есть у нас деньги, – усмехнулся ди Крей. – Хватит и на обед, и на чаевые, если будет за что, и еще на ночлег останется.

– Про чаевые это вы серьезно? – Сон покидал полового неторопливо, как паводок затопленные поля.

– Вполне.

– Комната на двоих? – уточнил малый, обретая интерес и волю к жизни.

– Да.

– Надолго?

– Как придется, – чуть пожал плечами Виктор. – Кто, кроме Всеблагого, знает, что к чему и как?

– Ну, тогда садитесь поближе к огню, – кивнул парень на стол, за которым сидели уже двое степенного вида посетителей. – Я мигом!

И он неспешно затрусил к очагу, к котлам и вертелам.

– Доброго времени суток, милостивые господа! – поздоровался ди Крей, подходя к столу и снимая шляпу.

– И вам не хворать! – кивнул, подняв взгляд от миски с густым мясным варевом, один из мужчин.

– Соседством не обременим? – поинтересовался Сюртук, присаживаясь напротив второго мужчины, на вид годившегося первому в сыновья. Впрочем, возможно, так все на самом деле и обстояло.

– Отчего же! – смутился парень.

– Стол длинный… – степенно заметил старший. – А вы, я вижу, не местные…

– А что, – кивнул Сюртук на шляпы мужчин, сложенные с краю стола, – в Але теперь только такие и носят?

– Где как, – пожал плечами мужчина и вернулся к похлебке.

– Мы из Кирстена, – поспешил вмешаться ди Крей. – Я, стало быть, Виктор, а он вот – Ремт. Мы проводники из Старых Графств.

– Не, – покрутил головой молодой, отставив в удивлении ложку. – Не похожи вы на солдат…

– Цыц! – остановил его старший. – Помолчи, Деде! Они же не стражники, а проводники. С караванами ходите или как?

– И так, и сяк, – улыбнулся Виктор, сообразивший, что старший из мужчин – человек опытный, из тех, кого на мякине не проведешь.

– В Горане обычно с караванами выходим. – Сейчас он доподлинно вспомнил Старые Графства, упомянутые им сперва лишь удобства ради. – Из Койна в Хорь, из Каппы через перевалы в долину Хоттора, а в Шине, напротив, все больше городских в дальние замки провожаем или с застав в города. День на день не похож, и времена разные случаются.

– Это верно, – согласился старший мужчина, окуная в похлебку ломоть хлеба. – Меня Михой кличут, а сынка – вы, чаю, слышали – Деде. Я, стало быть, дрова в Чистый город поставляю. Случается, и ночью выходить проходится. Вчера вон барка ввечеру с верховьев пришла, сорок подвод из порта в город, и обратно, и так три раза. Считай, с заката на ногах. Умаялись, словно сами, прости господи, поленья таскали, но дело порядок любит, ведь так?

– Так, – согласился ди Крей, а тут как раз и им с Сюртуком заказ принесли.

Минут пять ели молча. Лишь шаркал ногами по полу шлявшийся между столами половой, трещали горящие в камине дрова, да глухо ударяли о глину мисок деревянные ложки. Впрочем, ди Крею ложка была ни к чему, он обходился собственными двузубой вилкой и ножом. Вот сталь по глине иной раз и скребла, еще один звук…

– А что? – спросил Виктор, управившись с очередным куском баранины. – Навигация еще не закончилась, или как?

– А никак, – пожал плечами поставщик дров. – По уму, так корабли и до солнцеворота ходить должны. Студеные Врата – хорошо, если к празднику закрываются!

– Это к какому празднику? – нахмурился Сюртук, он, видно, плохо знал местные обычаи.

– К Йолю, – бросил ему ди Крей. – Сиречь к празднику Солнцестояния.

– А! – сообразил Сюртук. – Вот оно что! Вы тут, видно, короля Дуба чествуете, и все такое… Сидр… – Последнее слово прозвучало неуверенно.

– Сидр, – подтвердил собеседник. – Да только в этом году все не так пошло! Третьего дня шхуна из столицы пришла… Ну, вернее сказать, со штормом она пришла, так капитан сказывал – закрываются проливы…

4. Десятого листобоя 1647 года

В проливе Две Скалы их нагнало дыхание бури. Было холодно и мрачно, дул сильный порывистый ветер, но шхуна, казалось, с трудом разрезает форштевнем тягучую массу вод.

– Шуга, – удивленно покачал головой шкипер, слова срывались с его губ клочьями пара.

– Шуга… Это ж к ледоставу, и где, ради всех святых? В Первых Вратах?! – Он был встревожен, но его спокойная озабоченность быстро превращалась в тягостный страх.