Потому что они уже были мертвы? Но почему? Как?

Кальпур помедлил мгновение, осыпая проклятиями коварство и вероломство этого подлеца Гердея, первого посла Сайнадского царства, отправившего его сюда. А затем, сглотнув, осторожно спросил:

— О чём это ты?

Святая мать безмятежно взирала на него сверкающими очами.

— Ты поразишься собственной слепоте, сайнад, — произнесли её пухлые губы. — О, как ты будешь раскаиваться и бранить себя.

И тогда эмиссар ощутил это… жалость, сострадание богини, её любовь к слабой душе, которая так сильно сбилась с пути, так жестоко заблуждается. И осознал, что всё это время считал злом (даже если не осмеливался напрямую об этом помыслить) лишь её ужасающий гнев, кошмарную тень её возмездия.

А затем Кальпур ощутил нечто иное… поступь подлинного зла.

Оно явилось к ним из ниоткуда, пятно души, что сама прокляла себя. Раздутое полотно злобы и отчаяния. Эмблема и печать бесконечного горя.

Душа, более глубокая, пропитанная большими богохульствами, чем любая другая, что ему довелось видеть прежде.

— Она права… — шепнул Кальпур, осознав видение, а потом повернулся к Челефи. — Мой господин! Твоя Слеза! Скорее!..

Слово, произнесённое где-то внутри его головы…

И дальняя от входа часть гарема, где Кальпур чувствовал лежащую в сундуке Слезу, взорвалась. Награбленные сокровища выдуло наружу как мусор. Толчок поверг и Челефи, и Фиру на колени — и женщина, опрокинувшись на спину, покатилась в припадке радостного хохота. Шатёр шатался и гремел. Невозможная сила, поток магии, сокрытый от мирского взора, пронзил сущее.

Кальпур бездумно нашарил в своей мантии родовой артефакт — амулет в виде железной чаши. Ледяной ужас рвал когтями его внутренности.

— Челефи! — прокричал он. — Скорее ко мне!

А затем посол использовал артефакт, подняв широкий и мощный барьер, долженствующий уберечь их от творящегося вокруг хаоса. Эмиссар увидел, как визирь отчаянно ринулся к нему, но споткнулся о выставленную Фирой ногу. Челефи тяжело рухнул, растянувшись на алых коврах, расшитых золотыми узорами в виде райских кущ. Кальпур скрипнул зубами, но не стал отвлекаться, закрыв и зафиксировав барьер вокруг себя. Поздно думать о других. Теперь лишь его жизнь имела значение. Во всяком случае по меркам самого посла.

Ведь он догадался, кто именно обрушился на них всей своей необузданной и мерзкой мощью.

Фира вскочила на ноги и принялась пинать простёртого Челефи в голову, яростно визжа:

— Свинья! Свинья!

Она не остановилась даже тогда, когда чуждая, будто бы нечеловеческая магическая сила начала разрывать шатёр по дуге — сперва медленно, а затем резко, словно вращающееся колесо стремительно мчащейся повозки — до тех пор, пока троица не обнаружила, что они стояли посреди колдовского вихря неимоверной силы, защищённые чьей-то Слезой.

«Чьей? — мимоходом подумал Кальпур. — Челефи же не успел…»

Небеса заходились криком. Войлочный купол шатра взмыл, унесённый ураганным ветром, и дневной свет хлынул внутрь, наполнив открывшееся внешнему миру безумие яркими красками и забрызгав его мечущимися тенями.

И эмиссар наконец увидел его…

Правителя Империи Пяти Солнц. Дарственного Отца. Господина Вечности. Первого и Единственного.

Дэсарандес был окружён колдовской аурой, которая казалась Кальпуру какой-то неправильной и ужасающе тошнотворной. Звенья его изысканной, переливающейся светом рунной кольчуги вскипали в хаотично мелькающих потоках света белыми и серебристыми отблесками. И в то же время в его облике заметны были следы дальнего и трудного пути — спутанная грива тёмных, кудрявых волос, неухоженная борода, заляпанные сапоги, измазанные в грязи пальцы. На нём был отороченный соболиным мехом плащ, который колыхался и хлопал за плечами. А на его боевом поясе висела, болтаясь вокруг левого бедра, отрубленная человеческая голова, украшенная рунами и кажущаяся свежей и только что насаженной на крюк.

— Магия… — шепнул Кальпур. — Ты ведь… не верс. Почему?..

Не проявляя интереса к послу, Дэсарандес Мирадель, словно видение из жесточайших саг, двинулся прямо к визирю и Святой матери. Глаза его сверкали, как отполированный ветром лёд. И действительно, сияние окружало его голову и руки: призрачные золотые отсветы, круглые и источающие душную давящую тяжесть. Божественную тяжесть.

Поражённый эмиссар Сайнадского царства не мог сойти с места. Его мутило.

«Чёртов Гердей!»

Господин Вечности толкнул Фиру на землю и, схватив несчастного визиря за глотку, поднял его, словно тот был ребёнком. Старые враги воззрились друг на друга так, что казалось, будто сейчас они падут, рассыпавшись под этими взглядами грудой обломков. Ветер выл и ревел, воспроизводя звуки, подобные рвущейся ткани или воплям диких кошек. Меньшие завихрения втягивались в бoльшие, превращая то, что раньше было гигантским шатром, в тёмный, мрачный тоннель, рассыпающийся клубящимся туманом при соприкосновении с призрачным панцирем артефакта Кальпура.