Патрульный «Ротатоск» подкатил к нам с осторожностью – «башмачники» явно ожидали от гостей с российским флагом подвоха. Пулеметчик в кузове держал нас на прицеле и, казалось, готов был открыть огонь, как только мы сойдем с места.

Знаков различия бойцы норманнской «вольницы» не носили – всех своих командиров они знали в лицо, а командирам других дружин, в том числе и чужим ярлам, попросту не подчинялись. Поэтому мы могли определить статус вылезшего из броневика дружинника лишь по более богатой, чем у товарищей, отделке ножен и рукояти традиционного видаристского ножа. Скорее всего это был хольд – типичный представитель младшего командного звена у норманнов. Скандинав – надо заметить, чересчур высокомерный для занимаемой должности, – неторопливо осмотрел нашу делегацию и остановил взгляд на не особо представительном Конраде. Михаил услужливо вытолкнул коротышку вперед, поскольку фон Циммер был единственным среди нас, кто более или менее внятно говорил по-скандинавски. Хольд сообразил, с кем следует вести речь, и на своем булькающем языке поинтересовался у коротышки, кто мы такие и какого черта сюда пожаловали. Возможно, на самом деле вопрос звучал иначе, но тон, которым он был задан, позволял понять его и без перевода.

Конрад и по-русски заговорил лишь недавно, а скандинавский, похоже, сел изучать только перед поездкой. Старательно произнося малознакомые слова, фон Циммер, однако, не ударил в грязь лицом: говорил уверенно и держался с достоинством, присущим титулованным особам. К каким он, впрочем, сегодня не относился, поскольку все его титулы остались в прошлом. Но коротышка отнюдь не спешил избавляться от прежних замашек и продолжал играть свою, не лишенную шарма, роль маленького, но гордого человека.

Кое-как втолковав хольду, зачем нам нужен Торвальд Грингсон, наш дипломат приосанился и важно надул щеки, дабы у патрульных не осталось сомнений в том, что мы – именно те, за кого себя выдаем. Следуя примеру товарища, мы с Михаилом тоже напустили на себя подобающий «дипломатический» вид, давая понять дружинникам, что не намерены расшаркиваться перед каждым встречным хольдом.

Командир патруля немного помешкал, переваривая услышанное, после чего решил переложить всю ответственность за послов из России на своего форинга – коменданта оккупированного города. Но проводить нас к нему хольд согласился лишь при условии, что наш автомобиль будет подвергнут обыску, а мы добровольно сдадим все имеющееся при себе оружие. Которое нам, разумеется, потом вернут, если форинг сочтет, что мы – не самозванцы. Требование выглядело вполне справедливым, поэтому причин для отказа у нас не нашлось.

Приказав двигаться впереди, патрульные на «Ротатоске» пристроились нам в хвост, готовые в случае чего изрешетить незваных гостей из пулемета. Фокси взял курс на городские ворота, стараясь двигаться с одинаковой скоростью, чтобы мнительный хольд не усмотрел в наших действиях враждебный умысел. Флаг мы, разумеется, не сняли – пусть «башмачники» считают наш джип маленьким российским посольством на оккупированной ими территории. Забавная ситуация. Будто русская матрешка: кусочек России внутри скандинавского анклава, возникшего в самом центре Святой Европы…

Хотя в действительности забавного здесь, конечно, ничего не было. Базель кишмя кишел угрюмыми вооруженными норманнами, но странное дело – в этом городе мы чувствовали себя гораздо спокойнее, чем в Мангейме и прочих населенных пунктах, которые миновали по пути сюда. В Базеле мы наконец-то смогли сбросить конспирацию и показать свое истинное лицо – не скажу за своих спутников, а я никогда не любил подобные игры в шпионов. Личина Цезаря Казареса осточертела мне уже на второй день путешествия. Я с трудом представлял, как работающим за границей коллегам Михаила удается годами носить чужие маски. Тяжкий небось это труд. Надо быть очень большим оптимистом, чтобы находить в нем романтику.

Комендант лагеря, форинг Инге Эрлингсон, подданный одного из скандинавских ярлов, ушедших с конунгом на Апеннины, принял нас в резиденции местного епископа – там же, где Грингсон до этого принимал парламентеров армии Крестоносцев. Неизвестно, что увидел в епископате майор Сардо, но нам уже не довелось оценить роскошь, в которой жил базельский епископ. Успел ли он вывезти из города свое богатство или же оно было реквизировано дружинниками Вороньего Когтя, мы не знали, но сегодня от епископата осталось одно название, написанное на бронзовой табличке у входа. Нынешнее убранство епископского кабинета мало чем отличалось от убранства трактира, в котором мы повздорили с Защитниками Веры. Последняя уборка тут проводилась наверняка еще при прежней власти. Ночующие по традиции в походных палатках, неприхотливые норманны не отличались чистоплотностью и не видели никакой трагедии в затоптанном полу, расставленной в беспорядке мебели и разбросанной по углам одежде. Видарист относился трепетно только к своему оружию или доверенной в пользование технике. «Башмачники» во многом были сродни байкерам – бесшабашным оборванцам, боготворившим лишь свои мотоциклы и внедорожники, – только байкерские законы запрещали смертоубийства и поклонение каким бы то ни было богам.

– Что у вас за дело к моему конунгу? – осведомился Инге Эрлингсон у фон Циммера.

Конрад не стал хранить официальную цель нашей миссии в секрете и даже продемонстрировал форингу опечатанный княжеской печатью конверт.

– Надо же: их Совет Князей крайне встревожен!.. – высокомерно кивнув в нашу сторону, с издевкой повторил на коротышкой комендант. Дружелюбия он к нам не питал, впрочем, открытой враждебности тоже не проявлял. Мы были для Эрлингсона не врагами, а всего лишь досадной проблемой, внезапно свалившейся ему на голову.

– Совершенно верно, – подтвердил Конрад, изобразив скупую дежурную улыбку. – И нам необходимо в кратчайший срок получить у вашего конунга официальное объяснение происходящему. С подробным указанием причин вашей внезапной интервенции в соседнее суверенное государство. Весьма прискорбно, что Торвальд Грингсон до сих пор так и не удосужился известить о своих намерениях Совет Российских Князей.

– Не понимаю, почему вас так встревожил этот конфликт. Он касается только нас и Ватикана, – холодно ответил форинг. – Поэтому мой конунг и не счел нужным поставить вас в известность. Не мы спровоцировали войну, а упрямство Гласа Господнего. У вас нет причин для беспокойства, как и оснований требовать от нас объяснений. Мы поступаем так, как должна поступать в подобном положении любая оскорбленная сторона!..