Его образ она помнила очень смутно, но некоторые наставления начали всплывать после вернувшего ей божественный статус терминала.

У меланхолии была причина. И эта причина — слабость.

После триумфального возвращения в двадцать первом секторе реальность ткнула носом в факт, на который она смотреть совсем не хотела.

Миса бы сказала, что попала в команду болванов, которых можно использовать.

Сейчас она понимала, что без этой команды она долго не проживёт. И некоторые в Ордене, как минимум, ненамного уступают ей в силах.

Тогда… чего хотела настоящая Миса, когда затевала всё это?

Миса не хотела думать о своей слабости.

Миса гнала её от себя.

Миса не могла не признавать очевидного. Особенно, когда оно постучалось к ней в сознание вечером того же дня.

Потому что даже на пике своей силы, со всеми своими последователями, Миса Зеркальная бы не смогла один на один победить то, что едва не настигло рейд при побеге с двадцать первого.

Так почему же она так рвалась получить духовный ресурс и заполучить статус проходчика?

Это чувство было для неё новым. И оно сильно ей не понравилось.

Чувство страха.

Испытывала ли она его когда-либо прежде?

Да, конечно, ей было страшно накосячить или получить наказание от наставников в детстве. Но она ничего не знала о том липком холодном страхе, когда ты не можешь пошевелиться, дрожишь и даже не способен связно мыслить. Ты просто осознаёшь, что очень скоро наступит конец, и всё. Привет, небытие. Каково это, не существовать в желудке у трансцендентальной твари?

— Еда. Гадкая еда. Забавный хруст,– тем не менее раздалось у неё в голове. Очень медленный и будто полный удовольствия голос.

Обитающее там чудовище, периодически посылающее ей картины, передалось по наследству от Альмы. А где получила его сама Альма — вопрос, сильно волновавший Мису.

От этого медленного, лишённого всех эмоций, кроме блаженства, голоса, по ней пробегали ровно такие же мурашки, как от встречи со «страхолюдиной», как глупо назвал того монстра Арк. Снайперша подсказывала другое, менее цензурное слово, и внутренне Миса была с ней согласна. Мат здесь подходил гораздо лучше.

Теперь она, пусть и с запозданием, знала, что это чувство называется страхом. Настоящим страхом. Особенно от понимания — милашка Алихая, за всю жизнь никого не обидевшая пацифистка, такую беду подцепить нигде не могла.

Если ЭТО однажды проснётся и потребует от неё чего-то в полную силу, что она сделает?

Миса Зеркальная не знает страха.

Как она, уникальный носитель иммунитета к мёртвой магии, вообще может бояться?

Впрочем, иммунитета тоже осталось лишь треть от прежнего… А значит то зло, что она получила, было тенью зарождающейся пустоты в её душе. И если так… кому мог принадлежать на самом деле этот голос?

Миса помнила существо, которого боится называть по имени любое живое существо в любом мире. Может ли это быть она? Что может вызывать такой страх?

Ночью ей снились кошмары. Миса не знала, что это, но хорошо знали Алихая и то, что осталось от Альмы. За закрытыми глазами она бегала по родному и незнакомому Зазеркалью от хтонической твари с невыговариваемым именем. Трижды просыпалась в холодном поту и дважды засыпала с чувством глубокой злости на себя.

Потянулась за водой. Не нашла. Призвала каплю цирруса и умылась. Встала. Подошла к зеркалу. Увидела кровавую тварь на фоне каши из членов Ордена. Уже не удивилась.

До того, как она вспомнила, кто она на самом деле, она позволяла себе истерику с уничтожением мебели и зеркал. Желательно, чтобы в процессе сильнее ранить себя и страдать от боли физической, а не душевной.

Хрупкая психика энирай даже после эволюции в аалорна оставалась очень чувствительной. Треть… а возможно, и две трети, любили всех этих людей. Похоже, что с приобретением частиц душ жрицы и снайперши, она сменила иммунитет к отчаянью, на просто высокое сопротивление.

«Покорми меня» — было написано кровью под зеркалом.

Альму прошибло ознобом. Она сжала зубы, но сдержалась. Осознанность была выше таких эмоциональных вспышек. Все тайны будут разгаданы, в своё время. Вокруг всё слишком непонятно, чтобы принимать решения.

Где-то за дверью слышались крики других несчастных. Сегодня не она одна видела плохой сон.

До того, как она вспомнила, кто она, прежняя Альма пошла бы к Рейну. Если бы не та вина, которую он на себя взвалил, и вспышки ненависти к себе, он бы сиял не менее ярко, чем Арктур. Но его душа была слишком изранена, совсем как душа самой Альмы. Попыткой сбежать от своих ошибок он сдерживал свой потенциал, но в то же время именно эта совестливость и стремление быть безупречным ей и нравились…