Шрифт:
— Извини. Так чего?
— Уличных котов. Я подкармливала всех блохастых дворняг на районе.
— Да. Ни котов, ни псов. Зато можно кормить бобров и ондатр.
— Адекватная замена.
Они нырнули под арку из роз.
— Облаков нет. — Корней кивнул на обсерваторию. — Полюбуемся Луной?
— Давай.
Спутник Земли в телескопе походил на светящийся изнутри шар. Потрескавшийся шар из запачканного минерала. Моря без воды, но с красивыми именами. В девятнадцатом веке шутник-астроном клялся, что видел на поверхности Луны единорогов. Было что-то неуютное в ее каменистой бездушной поверхности, кратерах, бороздах, пятнах, искрах, серебристой паутине на округлом боку.
«Будто череп в небе», — подумал Корней.
Он отлип от окуляра и теперь исподтишка рассматривал Оксану. Волосы цвета вороньего крыла острижены у плеч, черты лица резкие, но притягивают взор. Эти четкие линии скул, росчерки бровей, впадинка между крупным с горбинкой носом и пухлыми губами. Худышка, но грудь крупная, аппетитно вырисовывающаяся под цветастым платьем.
Оксана была полной противоположностью Маринке с ее глянцево-фарфоровой внешностью телезвезды.
— Как там пусто… — Оксана поежилась, отворачиваясь от телескопа. Перехватила взгляд Корнея. Светло-карие радужки запомнились ему при первой же встрече. — Не понимаю, как можно хотеть стать космонавтом. В космосе так страшно и одиноко.
— Я хотел. Все мальчики хотят. Но позже решил быть писателем.
— Ты писал рассказы?
— Несколько. Один даже на конкурсе победил.
— Ого. Ты старомодный. Нынешние мальчики грезят о карьере хип-хоп-артистов.
— Ненавижу хип-хоп.
— Я тоже!
Они снова вышли в сад. Вскарабкались на вершину Петршинской башни.
Прага раскинулась у подножья холма.
Та гора была — миры! Бог за мир взымает дорого! Горе началось с горы. Та гора была над городом.— Изумительно… — прошептала Оксана.
— О да.
Вокруг, насколько хватало глаз, разбегались черепичные крыши, как слои на торте. Надувались зеленые купола, вздымались темные готические шпили.
— Карлов мост, — сориентировал Корней. — Собор Святого Вита.
Исторический центр образовывал черно-рыжее пятно радиусом полтора километра, его распиливала надвое река. Сердцевина обросла застройками девятнадцатого века. Двадцатый нарастил свои кольца. Древние пригороды и крепости утонули в сером хаосе новостроек-коммиблоков. Неуместные небоскребы блестели стеклом и металлом на горизонте.
Корнея манили чердаки: оконца под скатами красных крыш. Что они прячут? Пыль и пауков? Или пленительные сказки старого града, шепот эпох?
Он читал взахлеб о мистических тайнах Праги. Об ее алхимиках, големах, русалках, замурованных туннелях.
Ночами на Лоретанской площади скрипела ободьями дьявольская карета детоубийцы Дагмары. Площадь Республики оглашала пьяная ругань голландского пирата. Призрак монахини стенал в монастыре Святой Анежки.
Вдохновленному Корнею хотелось поделиться всеми этими байками с Оксаной. Заразить ее своей любовью.
— Я выучу язык, — серьезно сказала девушка будто бы самой себе. — Разбогатею и найму тебя в репетиторы.
— Разбогатей, конечно. Но для тебя мои уроки бесплатны.
Спускаясь с башни, они держались за руки. Корней успел позабыть, как просто это бывает: падать в отношения, как в аромат августовских яблонь.
— Ты в детстве воровал яблоки?
— Тоннами!
На террасе ресторана играли гитарист и скрипач. Паук устроил логово в конусе лампы. Темнота ползла из тесных проулков внизу, из погребов и чуланов. Вечерняя Прага зажигала огни.
Они ели запеченную утку и пили сваренное монахами пиво. Говорил в основном Корней. Проматывал биографию в обратном порядке: эмиграция, чехарда со сменой профессий на родине (он побывал почтальоном, верстал сайты, ремонтировал кондиционеры), студенчество…
В университете он слыл молчуном, но при Оксане удивительно легко раскрывался. Слова лились потоком. Она же внимательно слушала, поглаживая бокал.
— Ты упомянул интернат, — заметила Оксана. — Твои родители…
— Нет-нет, они живы. По крайней мере, мама. Папа бросил нас, когда я ходил в садик. Это был не сиротский приют. Просто школа, в которой мы жили с понедельника по пятницу. Достаточно жесткая школа.
— Было трудно?
— Пришлось приспособиться. Я рос книжным мальчиком. В интернате таких недолюбливали. Некоторые ребята преподали мне урок выживания.
— Но почему интернат?
Он посмотрел на черепичные складки за перилами.
— Мама налаживала личную жизнь. Она частенько ошибалась в мужчинах. Не всем отчимам я приходился по душе.
— Вы общаетесь сейчас? С мамой?
— Периодически созваниваемся. Я рад, что она заново сошлась со вторым своим кавалером. Он неплохой человек.