– Хорошо, папа. – Марджори сползла со стула, растекаясь по полу, и исчезла под столом.

Мама оставила меня и присела у стула Марджори.

– Милая, вылезай оттуда. Давай я тебе наполню теплую ванну наверху, ты не против? Давай пораньше ляжем спать. Тебе будет лучше… – Она продолжала ворковать, давая обещания, преисполненные надежды на исцеление.

Я осталась за столом одна. Я все еще зажимала рот рукой. Марджори извивалась и скользила по паркету где-то далеко под столом. Мне ее не было видно. Ноги я подтянула к себе на стул. Пальцы ног в кроссовках подобрались.

Мы ждали, всматриваясь в пространство под столом. Папу неожиданно подбросило, словно его ударило током. Он стукнулся о стол, встряхнув тарелки и вилки. С тарелки Марджори вытекло еще больше рвоты, от которой несло кислотой и грязью.

Из-под стола вытянулась рука Марджори. Ее кожа была серой как пепел, на этом фоне грязные ногти выглядели как черные рыбьи глаза. Затем послышался ее глухой голос, эхом отдававшийся из-под стола. Казалось, она говорит со дна колодца.

– Давай, папа. Держи руку.

Папа медленно потянулся и последовал ее просьбе. Она утащила его руку под стол, из-под которого ничего не было видно. Папа сидел весь белый и неподвижный, как мраморная статуя. Он приступил к молитве.

– Во имя сына Его, Иисуса Христа, умоляю, Боже, дай Марджори сил… – Он выдержал паузу. Казалось, что он не уверен, как продолжить, будто он понимал, что всего лишь любитель в этом. Кривляка. Фальшивка. – …помоги ей справиться… с недугом, который ее одолевает. Успокой ее душу. Покажи ей… – И тут он заорал от боли.

Снова задребезжал стол, пока он вырывал из-под него руку. На тыльной стороне ладони папы виднелась кровь. На коже были порезы. Две глубокие красные линии спускались к запястью. Инстинктивно он прижал руку к груди, а потом протянул ее к маме. На его лице застыло выражение детского страха и неверия в несправедливость произошедшего.

Мама:

– Она тебя оцарапала? Укусила?

– Может быть. Я… Не знаю.

Я вжалась в спинку стула в уверенности, что я стану следующей жертвой Марджори. Она утащит меня во тьму под столом и вскроет мне рот в поисках розового копошащегося червя.

Однако Марджори выбралась из-под стола, напевая свою жуткую песню. Капюшон прикрывал ее волосы. Прервав мелодию, она начала сыпать нечленораздельными звуками, которые я пыталась сложить во что-то ясное в голове, но вся ее речь была построена исключительно на выкрикиваемых в злобе согласных.

Оба моих родителя позвали Марджори по имени, произнеся его и как вопрос, и как обращение, и как мольбу.

Марджори медленно отползла из освещенной кухни в мрачную столовую.

– Я не кусаюсь и не царапаюсь, – сказала она новым голосом, который не походил по звучанию ни на один другой голос в человеческой истории. – Он поранил тыльную сторону ладони о ржавый металл винтиков под старым столом. – Она снова перешла на сплошные согласные и потом добавила: – Мы всегда сами наносим себе вред, не так ли? Я ухожу к себе. Не беспокойте меня, пожалуйста.

Марджори снова затянула все ту же песню, резко и неожиданно меняя тембр и тональность. Это сбивало с толку, и мне казалось, что у меня лопнут барабанные перепонки. Марджори прокралась через столовую в холл и пошла вверх по лестнице, передвигаясь как варан или другое не менее древнее существо.

Издалека послышался ее голос:

– Я тоже умею менять голос, Мерри.

Еще одно субботнее утро. Все в доме обмертвело, хотя на тот момент я не знала, что такое пережить смерть.

Насыпав мне на завтрак миску воздушного риса, мама вернулась в кровать. Она не добавила в мою обычную порцию двух ложек сахара. Не хватало молока, чтобы хорошенько пропитать все эти недовольные, громко хрустящие кусочки воздушного риса. Впрочем, себе я жаловаться не позволила. По виду мамы было понятно, что это бессмысленно.

Я ела до тех пор, пока на дне пластиковой миски не осталась полуразмазанная паста из хлопьев. Апельсинового сока у нас также не было, поэтому я удовлетворилась водой. Телевизор был полностью в моем распоряжении, и я посмотрела все записанные на видеорекордере серии «В поисках йети». В начале недели родители напомнили мне, что нужно успеть посмотреть всё на видеорекордере, пока его не отключили. Я была горда тем, что хотя бы это дело было сделано.

Где-то на Эпизоде 4, когда команда исследователей затерялась в лесах штата Вермонт, вниз по лестнице прошаркал папа. Он прошел на кухню. Папа вздохнул при виде пустого пакета из-под молока, выругался, безуспешно пытаясь замаскировать слова шепотом, и пошарил по кухне в поисках завтрака. Он удовлетворился размороженным маффином.

Войдя в комнату с обмазанным арахисовой пастой маффином, он молча забрал у меня пульт и переключил на один из многочисленных спортивных каналов, которые были нам доступны. Смотреть соревнования я не любила, поэтому предложила компромисс: телешоу «Речные монстры» [21] , которое вел харизматичный рыболов-британец с ужасающими зубами. Он путешествовал по озерам и рекам в экзотических местах и вылавливал гигантских сомов и «живых торпед» под названием арапаймы. Папа отказался пойти на уступку.