Я осекся. Странно все-таки повлиял на меня пережитый стресс. Стою и откровенничаю перед малознакомой женщиной, чего раньше не позволял себе даже с друзьями. Нет, так дело не пойдет. Надо держать себя в руках, а язык – на привязи. А то, не ровен час, впаду в ностальгию, расклеюсь и пиши пропало. Наедут в следующий раз уборщики или вышибалы, а Глеб Матвеевич – в глубокой депрессии. Вяжи его, враги, тепленьким, тащи прямиком на Катапульту, а он и слова против не вякнет.

– И не говори: такая же история, – махнула рукой Банкирша. – У меня младшая сестра в девятнадцать лет замуж выскочила. Так мама-папа ее поначалу ругали, а через три года, когда у нее уже двое детей народилось, мне в пример начали ставить. Забавно, да?.. Словно Агата у нас в родне ущербная какая-то! Но зато я теперь могу гордиться, что есть на свете человек, который ради меня даже пошел на убийство.

– Не было никакого убийства, – уточнил я. Рип проинформировал нас, что в Ядре для бессмертных чемпионов и шатунов мой пистолет, копья вышибал и когти уборщиков – суть одного поля ягода. А именно: устройства для кратковременного шока, способствующие обузданию нарушителей закона перед их препровождением на Катапульту. – Если бы я не выбросил тех чемпионов в Беспросветную Зону, они наверняка оправились бы от ран и уже через пять минут гнались за нами по пятам.

– Но ведь тогда ты еще не знал, что вышибалы бессмертны, – не согласилась Агата. – А это полностью меняет дело. Поначалу я, как цивилизованный человек, была, конечно, шокирована такими радикальными методами отстаивания справедливости. Но когда немного успокоилась, поняла, на какой риск ты пошел, применив огнестрельное оружие против того ублюдка. Везешь при себе деньги и драгоценности, знаешь, что если арестуют, то просто так не отмажешься, однако не убегаешь от вышибал, а достаешь пушку и вешаешь на себя три трупа. И все это – ради пятерых незнакомых людей, которые могут запросто выдать тебя милиции… Я почему-то считала, что ты только и ждешь повода, чтобы от нас отвязаться.

– Хотел бы отвязаться – сделал бы это безо всякого повода, – хмыкнул я, припомнив свое горячечное желание избавиться от свидетелей, после чего отшутился: – Просто неохота было в одиночку шляться по этим тоскливым холмам. Вот и решил, что с вами веселее. Какая-никакая, а компания.

– Извини за нескромный вопрос: давно ты занимаешься своей работой? Обычное любопытство, ведь раньше мне никогда не приходилось тесно общаться с такими людьми, как ты…

– С бандитами? – переспросил я.

– А кем ты сам себя считаешь? – увильнула от ответа Банкирша.

Я замялся: какой элементарный и одновременно заковыристый вопрос! Ставить себя в один ряд с отморозками, которые жили по принципу «украл – выпил – в тюрьму», было бы неправильно. Хотя общественное мнение и Уголовный кодекс не делали между нами особой разницы.

– Я – директор охранного агентства… – За столь короткий срок мне не удалось подыскать себе более приличную характеристику. – Охранная деятельность – понятие очень растяжимое. Я, конечно, не граблю людей на улицах, но иногда мне тоже приходится заниматься не вполне респектабельной работой. Раньше это случалось часто, теперь – время от времени. И так уже пятнадцать лет. Не исключено, что мне приходилось отстаивать интересы и директора твоего банка. Мир тесен… Когда в молодости я выбрал для себя эту жизнь, она казалась мне достаточно престижной. Просто в начале девяностых у молодежи был иной приоритет ценностей… Сегодня это всего лишь обычная работа. К сожалению, крайне узкоспециализированная и со строго ограниченным карьерным ростом. Если скажу, что после стольких лет она продолжает доставлять мне удовольствие, значит, совру. Видимо, это признак того, что я занимаюсь не своим делом, а может, просто кризис среднего возраста. В молодости передо мной лежал огромный выбор путей, но у меня не было опыта, чтобы отыскать для себя верный. Нынче опыта хоть отбавляй, а вот с выбором, увы, негусто. Точнее, его попросту нет. Поэтому приходится утешаться тем, что я не один такой, кто, вступая в жизнь, ошибся дверью.

Агата посмотрела на меня с таким видом, будто я не ответил на ее вопрос, а выдвинул очередную мудреную теорию происходящего вокруг нас безобразия.

– Наверное, приятели называли тебя философом, – предположила Банкирша.

– Почти угадала, – ответил я. – Не философом, а Лингвистом. Из-за полутора курсов высшего образования. А также потому, что я чересчур усердно «фильтровал базар» и принципиально не употреблял модных жаргонных словечек. Некоторых сверстников мои манеры нервировали, зато со «стариками» я всегда находил общий язык. Вот один из них и приклеил мне это прозвище.

– А где ты учился, если не секрет? – полюбопытствовала Агата. Я назвал институт и год, когда меня выперли оттуда со второго курса. Собеседницу мой ответ искренне удивил: – Серьезно? Да ведь я тоже в тот вуз поступила, только годом позже и на экономический факультет! Возможно, мы с тобой даже где-нибудь встречались. Я тогда с парнем дружила, твоим одногодком, но вы с ним на разных факультетах учились. Борис Кучумов его звали. Он еще боксом занимался…

– Это Борька-Монгол, что ли? – в свою очередь удивился я. – Как же, знаю! Друзьями мы с ним не были, но на ринге не раз встречались. Я ему однажды бровь сильно рассек, чуть глаз не выбил.

– Помню-помню, когда это случилось! – улыбнулась Агата. – Так вот кто, оказывается, моего парня покалечил! А он, паразит, в красках рассказывал мне про нападение пятерых хулиганов!.. И впрямь, тесен мир… А Борька через два года сначала меня бросил, потом – институт, и с тех пор мы с ним ни разу не виделись. Где он теперь, интересно знать.

– Убили его десять лет назад, когда центровая и григорьевская группировки железнодорожный рынок делили… – ответил я. Не следовало сообщать Агате такие известия именно сейчас, но я поздно спохватился. – Монгол за интересы григорьевских выступал. Их тогда много полегло – чуть ли не половина всей бригады. Мы – курганские – в том переделе не участвовали, поэтому как именно Борька погиб и где похоронен, мне неизвестно… Сочувствую.

– Да ладно, все в порядке, я и лица-то его почти не помню, – отмахнулась Банкирша, но в глазах у нее все же блеснула грустинка. – Говоришь, десять лет назад это случилось?.. Значит, если наш местный черномордый друг не лжет, Борька сейчас должен быть десятилетним пацаном… или девчонкой. И жить где угодно… Просто абсурд какой-то!

– Когда восстановим Трудный Мир и вернемся назад, мы об этом даже не вспомним. – Я нарочно сказал «когда», поскольку хотел немного обнадежить Агату. В действительности мне нужно было произнести лишь робкое «если», ибо делать крупные ставки на такое будущее, как у нас, являлось неразумным. – И ты ничего не узнаешь о Борьке Кучумове, потому что вряд ли я вообще буду с тобой о чем-нибудь говорить. Мы сойдем с поезда и разбежимся по своим делам, понятия не имея, куда заезжали по дороге.