— Мертва. Латы убили её.

По тому, как демон втянул в себя воздух, Норрек увидел, что он поразился:

— Она мертва? Ну конечно! Этот чувствовал что-то странное, но такого даже не подозревал!

И он громко заскрежетал — солдат сперва принял звук за признак ярости. И лишь по прошествии некоторого времени до него дошло, что чудовищное насекомое смеётся.

— Связь разрублена, а этот ещё странствует по долине смертных! Цепочка порвана, но кровное заклятие сохранилось! Этот мог покончить с ней давным-давно! Какой же дурак Ксазакс!

Норрек воспользовался весельем демона, чтобы взглянуть на Кару. На груди её расплылось чёрное, ещё чернее рубахи, пятно, но с того места, где он стоял, солдат не мог различить, дышит ли она. Ему было несказанно больно — та, которая пыталась спасти его, умирала на его глазах, а он ничего не мог сделать.

Вспыхнув от гнева, Норрек шагнул к богомолу, или, по крайней мере, попробовал шагнуть. Его ноги, как и все тело, отказались повиноваться ему.

— Проклятие! — взревел он, обращаясь к доспехам. — Только не сейчас!

Ксазакс перестал смеяться. Тёмно-жёлтые шары его глаз вперились в беспомощного человека.

— Дурак! Думаешь, ты можешь командовать величием Бартука? Этот собирался содрать доспехи с твоего холодного трупа, но теперь Ксазакс видит, что это обернулось бы грубой ошибкой! Ты нужен — по крайней мере, на какое-то время!

Богомол поднял одну из лапок-серпов и потянулся к нагруднику панциря. Левая рука Норрека мгновенно метнулась, но не для защиты. Напротив, к его ужасу, она одобрительно потрепала придаток демона.

— Ты будешь целым, ведь так, да? — спросил Ксазакс панцирь. — Ты жаждешь вернуть шлем, с которым был так долго разлучён? Этот может отвести тебя к нему… если хочешь.

В ответ нога в сапоге шагнула вперёд. Даже Норрек понял, что означает это движение.

— Тогда нам надо идти… только быстро.

И богомол повернулся, отправившись первым.

У Норрека не было выбора — он последовал за богомолом, и вскоре доспехи шагали рядом с демоном. За спиной солдата оставалась Кара, из которой вытекали последние капли жизни, но для неё он мог сделать не больше, чем для себя. В некотором смысле Норрек завидовал бледной женщине. Страдания колдуньи уже заканчивались; его же мучения вскоре станут только хуже. Последняя надежда рассыпалась в прах.

— Да помогут мне Небеса… — прошептал он.

Богомол, несомненно, обладал острым слухом, поскольку немедленно повернулся и набросился на безнадёжные слова:

— Небеса? Никакие ангелы не придут тебе на подмогу, глупый человечек! Они слишком боятся! Они слишком трусливы! Наши силы пришли в мир, хозяин демонов пробудился, а человеческий оплот Лат Голейна ждёт вскоре ужасный конец! Небеса? Лучше тебе молиться Преисподней!

И, продолжая двигаться туда, куда вёл его демон, Норрек не мог справиться с мыслью, что слова богомола могут быть правдой.

Кара чувствовала, как угасает в ней жизнь, но сделать ничего не могла. Демоническое создание, которое она видела, двигалось с нечеловеческой скоростью. Возможно, она спасла Норрека, но даже в этом колдунья сомневалась.

Её несло невидимое течение, каждая капля крови, покидающая тело, приближала девушку к следующему шагу во всеобщей схеме равновесия. И всё же, несмотря на свою твёрдость в вере, Кара сейчас не желала ничего, кроме как вернуться в плоскость смертных. Слишком много осталось незавершённых дел, да и Норрек наверняка не выживет без её помощи. Хуже того, демоны вышли в мир, а это обстоятельство не на руку никому из последователей Рашмы. Она должна вернуться.

Но умирающим такая возможность обычно не даётся.

— Что мы должны сделать? — спросил далёкий голос, показавшийся Каре знакомым.

— Он сказал, мы должны его вернуть, если почувствуем, что это необходимо. Сейчас я чувствую.

— Но без него…

— У нас ещё есть время, Сэдан.

— Он так сказал, но я не верю ему!

Короткий хриплый смешок.

— Надеюсь, ты единственный, способный не верить кому-то столь великому.

— Перестань… если это надо сделать, давай сделаем.

— Как скажешь.

Кара внезапно почувствовала огромную тяжесть, лёгшую ей на грудь, — тяжесть такую приятную, что она от души обрадовалась ей, принимая в самую свою сущность. Тяжесть почему-то заставила вспомнить о греющих сердце мелочах: о маме, кормящей её яблоком, о переливающейся всеми цветами радуги бабочке, севшей на колено, когда она изучала лес, о запахе только что приготовленной капитаном Джероннаном похлёбки… даже мелькнуло лицо Норрека Вижарана, обветренное, но не лишённое привлекательности.