Значит, забываем, что мы дедушки, забываем, что мы бабушки, забываем, что мы мамаши, папаши. Забываем свое образование, свою должность. Постепенно уходим в мир детства, из которого мы с вами давным-давно незаметно ушли. Или нас вышвырнули оттуда? Куда? В ту серость и обыденность, которая называется «взрослость».

Все это забываем и входим в новое состояние своей жизни.

Вы увидите, как начнут меняться ваша жизнь, ваши мысли, ваше ощущение реальности. И вы увидите, как на это ваше новое состояние будет эхом откликаться все, что вас окружает! Да, именно так. Предупреждаю: это так и будет.

И никакой мистики.

P.S. Однажды Мирзакарим. Санакулович рассказывал на занятиях о своей Октаве. Мы записали и считаем нужным опубликовать эту стенограмму.

Что такое Октава, я на своей шкуре первый раз почувствовал знаете когда?..

Кажется, в тот момент я и стал тем, кто сейчас есть. Мой отец и мой брат приехали меня забирать из армии. К тому моменту меня уже выписывали из госпиталя, где я пролежал целых полгода. Одним словом, комиссовали.

Врач передал отцу конверт, в котором, как оказалось, были выписка из истории болезни и мой диагноз.

Мне врач сказал: «Иди в коридор, погуляй», — а отца и брата завел к себе в кабинет. Мне было интересно, что у меня за болезнь такая. Понимаете? И я пошел в ординаторскую, чтобы послушать, о чем они там говорят.

И вдруг слышу, как врач говорит: «Мы сделали все возможное, но ему от силы осталось несколько месяцев жизни».

Первая реакция знаете, какая у меня была?

Как будто сразу я оказался в какой-то белой, матовой емкости, совсем отдельной. Там была абсолютная тишина и одновременно ужасное одиночество.

Опомнился уже на крыше. Оказывается, пошел в лечебный корпус, поднялся на пятый этаж, потом на крышу, перелез че-

рез бордюр и стою. Я хотел броситься с крыши. Зачем мне три месяца? И вдруг вспомнил.

У отца бронхиальная астма. Трое уехали, один вернулся и С ним два гроба — мама не выдержит. Я подумал: поеду. Поеду домой. И там уже это сделаю. А что? На один день позже, на один день раньше…

Трое с половиной суток мы в поезде ехали.

Я лежал, смотрел на людей…

Дорогие мои!

Мы все думаем, что кто-то обязательно умрёт, но только не я. Все мы так думаем! Что кто-то заболеет по-настоящему, но не я!

Я буду жить сто лет, воняя и отравляя окружающую среду… Мыслями. А вы о чем подумали? Это вы все так думаете, дорогие мои.

Все вы, многие из вас, дурью маетесь. Когда у вас останется месяц жизни, все ценности у вас поменяются. И вы увидите, вам будет глубоко начхать, что думают о вас люди. Вам будет глубоко наплевать, кем работает ваш лучший друг. Вам будет глубо-ко… на все людские ценности. Я это пережил.

Приехал домой. И с каждым днем мне становилось все тяжелее, тяжелее, тяжелее.

Примерно в двенадцати километрах от нашего дома начинаются Памирские горы. И там есть три высоченные скалы, высотой где-то до трех километров с отрицательным уклоном. Называются «Три девушки».

Решил привести свое желание в исполнение — хотел именно оттуда броситься. Ушел в горы, где-то часа в четыре вечера добрался.

Но желание и исполнение — это разные вещи. Согласны?

Я просто на краю сидел. В том месте, где мы на дельтаплане в своё время летали. Это выше Останкинской башни.

Сиде-ел, смотре-ел на эти скалы… И с этой вершины жизнь человека вдруг показалась такой маленькой, незначительной, как одна песчинка! А столько амбиций! Выше гор!

Сижу, думаю: «Мне всего 19 лет! Почему я умираю? Ну, почему? Как я дошел до этого?».

Вспомнил школьные годы. Вспомнил всех своих педагогов, которые говорили: это — белое, это — черное, учили уму разуму, вдалбливали знания…

Я так ушел в воспоминания, что не заметил, как взошла луна. Наверное, была уже полночь. Да и какая разница?

В это время пошел снег. Внизу была такая лёгкая весенняя дымка, а тут — снег. На ногах одни сандалии.

Вдруг меня пронзила мысль, и мощная волна озарения прошла по всему телу!

А этот врач, сказавшими, что мне осталась жить всего ничего, он кто — Бог, что ли? Он, что ли, Господь Бог?!!

С тех пор, когда я слышу слова:

— А мне врач сказал, это неизлечимо, — я отвечаю одно и тоже:

— Да я чихать хотел на твоего врача! Плевать хотел на его мнение!

Ведь только истинный врач скажет: