Верховный Совет разбежался, значок с лацкана пиджака просили снять, официальных привилегий несколько уменьшилось. Министерство переформировалось, Роговой в кабинете остался, руководить стало сложнее, появились молодые голодные конкуренты, каждый хочет себе кусок отхватить, а пирог больше не стал, на всех не хватает. Корпорация разрастается, дробится на удельные княжества, рядовые называют себя лейтенантами, последние лезут в полковники. А от полковников, известно, кроме путча или военного переворота, и ждать нечего.

От происшедших катаклизмов здоровье Константина Васильевича дрогнуло, он сильно похудел, почти дистрофиком стал, весу осталось центнер с небольшим, и в эту ночь не спал, мучаясь сомнениями. Художественный руководитель огромного коллектива сейчас зависел от мышиной возни, которая происходила в уездном городишке, который Роговой никогда не видел и знать не желал. Исполнители непонятно кто, личный эмиссар там в одиночестве. Он сегодня и сообщил, что в простенькую, как кукиш, комбинацию неожиданно ввалился полковник Гуров. В прошлом году Роговой впервые в жизни приказал ликвидировать человека. Константин Васильевич всегда с гордостью утверждал: мол, мы, коммерсанты, выше уголовщины и руки в крови не замараем. Но когда чертов сыщик все-таки вцепился мертвой хваткой и все ближе к горлу подбирался, пришлось о белых перчатках забыть. Для выполнения приговора был выбран опытнейший боевик по кличке Эффенди – исполнитель высочайшего класса. Встреча состоялась. Убийца и полковник обменялись визитными карточками. Но Бога нет, и Эффенди устроился в крематорий, а сыщик отлежался в реанимации, теперь снова объявился на пути, дергает стрелку, желает пустить под откос. Никогда Россия не станет цивилизованной. В зачуханной стране неизвестно какого мира человек может позвонить по телефону, заплатить деньги, и мешающая человеку личность перестанет существовать.

В эту бессонную ночь Патрон, так звали между своих Рогового, имел перед полковником ряд существенных преимуществ: постель была теплая и уютная, главное же – бар, полный разнокалиберных бутылок. Патрон выпил пива, потянулся все еще могучим телом и невольно начал вспоминать, как удачно начиналась, затем проходила операция, которую он называл «Последний раунд».

Прошлой весной, будучи при всех званиях, неприкасаемым депутатом, Константин Васильевич Роговой прилетел в Берлин якобы в служебную командировку.

Изящные фигуры манекенов, застыв в прозрачных витринах, демонстрировали меха и кружева, драгоценности и последние достижения модельеров. Сверкала реклама, отражаясь тысячами огней в сверкающих телах катящихся плотными рядами лимузинов, – бесконечный поток света, благополучия и роскоши. И музыка, музыка…

«БМВ» последней модели бесшумно выкатился на площадь и остановился напротив Бранденбургских ворот.

Из-за руля легко выскочил Ким Наумович Суслов, а вот сидевший рядом с ним Константин Васильевич Роговой выбрался из машины тяжело, так как был непомерно грузен. Суслов жестом подозвал Рогового. Когда тот обошел машину, захлопнул свою дверцу, сказал:

– И все двери автоматически заперлись.

Роговой понимающе кивнул. Он, привыкший говорить, наставлять, делать замечания, здесь чувствовал себя дискомфортно, потому молчал, лишь сердито сопел.

Суслов, лет сорока, фигурой легок, в дорогом костюме, белоснежной рубашке с галстуком, смотрелся на этой торговой площади опереточным артистом, но чувствовалось, что это его нимало не смущает, даже забавляет. Он знакомил Рогового с городом, как человек показывает собственную квартиру.

– Бранденбургские ворота. Здесь была стена… Слава вашему Горби, теперь мы едины.

– Мы, – проворчал Роговой. – Ты хоть немного шпрехаешь?

– Константин Васильевич, обижаешь. За девять лет китайскому обучишься.

– Девять? – Роговой нахмурился. – Да. Жизнь! – он вздохнул и посмотрел на площадь, заполненную торговым разноплеменным людом. – Будто вчера.

– Здесь можно купить все. От зубочистки до танка, – сообщил Суслов голосом зазывалы.

– Как в Одессе, видели, – проворчал Роговой. Неожиданно шутовская улыбочка соскочила с лица Суслова, оно строго одернулось, глаза остекленели, голос упал до шепота:

– Не «как» и не «видели», – Суслов застыл перед Роговым. – И ты забудь совдеповские мерки, девять лет и то, кем был тогда ты и кем – я. Мы с тобой встретились не по старой памяти, а по новому интересу.

– Ладно, ладно, – проворчал Роговой. – Чего ты.

– Не ладно! – Суслов ткнул тонким пальцем в богатырскую грудь Рогового. —Я знаю твои возможности там, но здесь ты только полупоц.

Суслов продолжал тыкать пальцем и шипеть:

– Я прокачал тебя через Интерпол, ты у них не проходишь, потому мы и говорим.

Лицо Суслова вновь неожиданно изменилось, он вновь легко заулыбался, схватил Рогового за рукав, попытался сдвинуть с места.

– Все, все, пошли… Как говорится, нет друзей и врагов, есть деловые партнеры…

Роговой шел тяжело, смотрел перед собой, окружающим, казалось, не интересовался. А вокруг торговали всем, много было советской военной атрибутики: фуражки, шапки, погоны и мундиры, ордена, медали и небрежно прикрытое оружие.

– Купить тебе пистолет? – улыбнулся Суслов, делая кому-то знак, чтобы не подходил. – Шутка. Я знаю, что у тебя есть. Кокаин, марихуана, героин… Пожалуйста… Нет проблем. Зелье, которое идет с Востока через вас, лишь сырье. Нет, товар, конечно, но дешевка, мы можем обработать и превратить в золото.