Обеденное время давно прошло, когда мы добрались до деревни и нашли Бикклшифта, который не знал, чем занять остаток дня. Я изложил ему нашу позицию, сказал, что коттедж нам очень понравился и мы очень хотим его приобрести, но он имеет некоторые неприятные изъяны, которые требуют внимания и могут пробить значительную брешь в наших финансах. Как насчет того, чтобы сбросить с установленной цены хотя бы четыре тысячи?

Он посочувствовал. Сказал, что все понимает. Но ответил отказом.

В объявлении указывалось, что Грэмери требует некоторого ремонта, и, вполне возможно, цена высоковата. Но снижать ее он не имеет ни полномочий, ни, надо сказать, профессиональной склонности к этому. В конце концов, это «очень подходящая недвижимость» в «самом подходящем» на свете месте.

Я чувствовал, как Мидж упала духом, и сам тоже повесил нос. Хотя я испытывал смешанные чувства к этому месту, известие о том, что оно нам не достанется, расстроило меня больше, чем я ожидал.

Выпрямившись на стуле, Бикклшифт объяснил, что распорядители завещания Флоры Калдиан установили минимальную цену, и мы лишь первые в очереди желающих осмотреть дом. Он говорил это вполне дружелюбно, но агенты по недвижимости не славятся широтой натуры.

Однако трудность для нас заключалась в том, что мы собирались не только жить в Грэмери, но и работать, а тамошние условия прекрасно подходили для того и другого. К тому же я хотел устроить что-то вроде собственной студии звукозаписи — никаких фантазий, сами понимаете, однако и самое необходимое потребует немалых сумм в наличных. Да что толку рассуждать, не стоило обманывать самих себя. Приятная идея, но практически недостижимая. Прощай, уютное гнездышко в деревне!

С тяжелым сердцем мы покинули Бикклшифта, и он пообещал сообщить нам, если что-нибудь изменится. Всю дорогу до въезда в Лондон Мидж молчала, и мне было нечем ее утешить.

В ту ночь она плакала во сне.

Есть такая старая китайская пословица, я только что ее придумал: «Когда счастье на твоей стороне, числа в расчет не принимаются».

В 8.30 утра нас разбудил звонок в дверь. В этот час редко кто-то беспокоит меня, поэтому Мидж пришлось выбраться из-под одеяла на этот звонок. Приоткрыв один глаз, я заметил, что лицо у нее все еще припухшее, а глаза красные от слез. Она натянула халат и вышла из спальни, а я застонал и зарылся головой в подушку. Но тут Мидж открыла входную дверь, и послышался знакомый рокот:

— Доброе утро!

Валери Харрадайн, ее агент, возвестила о наступлении утра.

Из кухни доносились их голоса, Мидж говорила еле слышно, а Большая Вэл скрежетала, как астматическая бетономешалка. В действительности Вэл была неплохой теткой, хотя и с избытком бычьей энергии, и что меня в ней раздражало — это та манера, в какой она навязывала Мидж работу, которой та не хотела. Узнав ее миссию в то утро, я был готов расцеловать этот огромный лоб, усы и все лицо.

Мидж влетела обратно в спальню и, запрыгнув на кровать, своими молочно-белыми бедрами оседлала мой живот, а руками стала трясти за плечи. Я заныл и попытался ее скинуть.

— Никогда не угадаешь! — кричала она, прижав меня к постели и хохоча.

— Ну, Мидж, такая рань! — пытался протестовать я.

— Валери вчера весь день пыталась до меня дозвониться...

— Чудесная новость. Ты слезешь с меня?

— Ей это не удалось, потому что нас не было, понимаешь? А ночью не могла позвонить, потому что сама была не дома.

— Это очарова...

— Слушай! Вчера вечером она встретилась с одним покупателем картин у Гросса Ньюби.

— Ты же не любишь это агентство.

— Я от них без ума. Они устраивают на следующей неделе грандиозную презентацию, и распорядитель хочет, чтобы плакаты были в моем стиле, похожи на мои иллюстрации. Им нужно три, Майк, и они готовы здорово заплатить.

Рекламные агентства нынче в отличие от издателей книг и журналов удивительно много платят, когда дело касается оформления — сами понимаете, за счет клиентов, — и в моей голове возникли денежные знаки, прогнав последние обрывки сна.

— Пятьсот за каждый, — просипел грубый голос.

Я поднял голову и увидел широкое лицо Большой Вэл, заглядывающей в дверь, — неприятное зрелище на пустой желудок, даже с сидящей на нем Мидж.

Однако в то утро лицо было не лишено приветливости, и я постарался быть любезным.

— Минус твои двадцать процентов, — сказал я.

— Естественно, — ответила она без улыбки.

И все равно я послал ей воздушный поцелуй — в моем голом виде было бы неприлично наградить ее настоящим. Мои руки лежали на бедрах Мидж, и я подозрительно спросил:

— Когда они должны быть готовы?

— В понедельник, — сказала она.

— Эй, Мидж, тебе такого не выдержать.

— Все будет в порядке, я поработаю в выходные. Если дело выгорит, агентство удвоит цену.

— Три тысячи?

— Минус мои двадцать процентов, — вставила Большая Вэл.

— Естественно, — сказал я.

Мысль о том, что Мидж сделает три такие иллюстрации, встревожила меня: она никогда не халтурила и не мухлевала в своей работе, а ее стиль отличался особенной тщательностью. Я знал, что даже при таких сжатых сроках она вложит в свои иллюстрации всю душу.