Шрифт:
Но я схватил ее за руку, когда она проходила мимо:
— Боб просит прощения.
Мидж выдавила постную улыбку.
— Я рада, что он в порядке, Майк, но больше не хочу, чтобы он приезжал. Ты знаешь почему.
Я обнял ее, ничуть не смущаясь присутствием Вэл, и прошептал:
— Я тоже прошу прощения.
Мидж тоже обняла меня, но тут же отпустила, и в ее усилии была какая-то слабость.
— Не надо извиняться, — сказала она. — Я не виню тебя, Майк.
Но все равно ее глаза не сияли, как обычно. Мидж повернулась и скрылась на лестнице, оставив меня стоять и смотреть на пустое место.
— У тебя неприятность.
В дверях, заслоняя свет, стояла Вэл и стряхивала с юбки пыль.
Я приподнял брови, не зная, как много Мидж рассказала ей.
Вэл шагнула внутрь, башмаки скрипнули по плиткам.
— Вон там, — кивнула она головой.
— А?
— Не заметил? А я заметила, когда ваша белка прыгнула на плиту. Пока она с волос, но может расшириться.
— О чем ты?..
— Трещина над плитой. Понимаю, ее не сразу заметишь.
Я прошел прямо к плите, не обращая внимания на Румбо, который шнырял среди горшков и кастрюль в неосмотрительно оставленном открытым стенном шкафу.
Наверху в самом деле была трещина, она шла сверху донизу по балке над плитой. Я быстро пощупал, балка казалась довольно прочной, и я в недоверии качал головой. Сзади надо мной нависла тень.
— Ты должен как можно скорее ее заделать, — посоветовала Вэл. — Честно сказать, я удивлена, что ты не сделал это еще до того, как вы въехали сюда. Балка может рухнуть и убить кого-нибудь наклонившегося над плитой. Страшно подумать, что будет, когда камень зимой нагреется. Боже, ты заболел? Ты совсем бледный. Не бойся, она не рухнет прямо сейчас; в конце концов, судя по всему, с этим можно немного погодить.
Я выпрямился и посмотрел в лицо этой большой женщине, о которой думал, что она слегка презирает меня. В действительности она не так плохо ко мне относилась — между нами никогда не было истинной вражды, — но и не была от меня в восторге. Однако что-то в моем поведении, наверное, встревожило ее, потому что в ее голосе слышалась искренняя обеспокоенность, когда Вэл проговорила:
— Думаю, ты должен мне все рассказать, Майк.
И я рассказал. Мы сели за стол, и я рассказал ей все — от первого приезда в Грэмери до странных событий прошлой ночи.
Потом я вернулся к началу, добавляя подробности, выдвигая собственные теории. Порой я чувствовал себя дураком, но продолжал говорить, тем самым облегчая свою душу.
Только появление Мидж у подножия лестницы прервало мой бессвязный рассказ. Ее лицо было искажено отвращением и покрыто слезами, одну руку она запустила в волосы и пальцами скребла голову.
Я подумал, что она подслушала мои слова. Но другой рукой Мидж указывала на лестницу у себя за спиной.
Испорченная картина
Я не мог понять ее чувств. Я держал Мидж за руки и пытался успокоить, но она только качала головой, и сквозь рыдания прорывались лишь бессвязные слова.
Тогда я как можно ласковее отвел ее в сторону и, прыгая через две ступеньки, бросился вверх по лестнице. Я остановился лишь посреди круглой комнаты и, оглядевшись по сторонам, повернулся назад, потом снова вперед, ища, что же так подействовало на Мидж. Комната была прибрана, диван вновь сложен, и мало что свидетельствовало о вчерашней вечеринке. Через окна лилось солнце, озаряя стены и мебель. За стеклом виднелся лес, как мозаика, зеленый и жизнерадостный, без намека на угрозу.
Я не нашел ничего странного, ничего, что могло бы вызвать у Мидж такую реакцию.
Тогда я забежал в спальню.
Ничего.
В ванную.
Ничего.
В комнату для гостей.
Ничего.
И снова в круглую комнату.
Там теперь стояла Мидж, поддерживаемая Вэл.
Мидж указывала на окно. Нет, на мольберт перед окном. Казалось, ей не хотелось к нему подходить.
Вэл оставила ее и направилась через комнату, я быстро последовал за ней и догнал, так что к мольберту мы подошли вместе.
И вместе посмотрели на изображение Грэмери. Прикрывающая его калька была откинута Я услышал, как Вэл вскрикнула, и, возможно, вскрикнул сам.
Картина представляла собой просто беспорядочное смешение цветов, все исказилось и размазалось, изначальная трепетная яркость картины превратилась в безобразную мешанину, краски побурели от случайного смешения. Это было творение сумасшедшего художника.
И даже отраженные от поверхности солнечные лучи не могли внести в картину никакой теплоты.