Тогда наоборот. Раз нельзя замереть, буду двигаться, а там посмотрим.

Мне стоило огромных усилий сдвинуть с места своё тело, окаменевшее от страдания.

Я побежала в конюшню и оседлала своего скакуна. Часовые легко пропустили меня. (Беспечность китайских солдат меня всегда удивляла. Меня слегка задевало то, что я не вызываю никаких подозрений. За три года в Сан Ли Тюн меня ни разу не обыскали. Говорю же, в системе был какой-то изъян).

На бульваре Обитаемого Уродства я пустила коня таким бешеным галопом, о каком не слышали за всю историю скачек.

Ничто не могло его остановить. Неизвестно, кто из двоих, всадник или лошадь был больше возбуждён. Мы были единым вихрем. Мой мозг быстро преодолел звуковой барьер. Один иллюминатор в кабине с треском лопнул, и голова мгновенно заполнилась воздухом. В черепной коробке воцарилась пронзительная пустота, и я перестала страдать и думать.

Я и мой конь были теперь только метеором, запущенным в Городе Вентиляторов.

В то время в Пекине почти не было машин. Можно было скакать, не останавливаясь на перекрёстках, не глядя по сторонам, не обращая ни на кого внимания.

Моя сумасшедшая скачка длилась четыре часа.

Когда я вернулась в гетто, от всех чувств осталось лишь удивление.

«Надо что-то совершить». И я уже совершила: часами носилась по городу.

Конечно, Елена не знала об этом. С одной стороны так было лучше.

Благородство этой бескорыстной скачки наполняло меня гордостью. И я не могла не похвастаться этим перед Еленой.

На следующий день я подошла к ней с загадочным видом.

Она не соблаговолила заметить меня.

Но я не беспокоилась, она ещё меня заметит.

Усевшись рядом с ней на стене, я сказала безразличным тоном:

— У меня есть лошадь.

Она недоверчиво взглянула на меня. Я ликовала.

— Игрушечная лошадь?

— Нет, конь, на котором я везде скачу галопом.

— Конь, здесь, в Сан Ли Тюн? Но где он?

Её любопытство очаровало меня. Я удалилась в конюшню и вернулась верхом на моём скакуне.

Моя любимая поняла все сразу.

Она пожала плечами и сказала с полнейшим равнодушием, без всякой усмешки:

— Это не конь, а велосипед.

— Это конь, — спокойно заверила я.

Но моя безмятежная уверенность была напрасной. Елена меня больше не слушала.

Иметь в Пекине большой красивый велосипед было также естественно, как иметь ноги. Велосипед занимал огромное место в моей жизни и был достоин конной статуи.

Для меня эта истина была столь неоспорима, что мне не нужно было никакой веры, чтобы показать моего коня. Я и подумать не могла, что Елена может увидеть в нём что-то другое.

Мне это и до сих пор непонятно. Это не было плодом моего воображения, я ничего не придумала. Велосипед был конём, это было так. Не помню, чтобы я когда-нибудь что-то выдумывала. Этот конь всегда был конём. Он не мог быть ничем иным. Это животное из крови и плоти было такой же частью объективной реальности, как гигантские вентиляторы, на которые я смотрела с пренебрежением во время прогулок. Со всей искренностью я решила, что центр вселенной согласится со мной.

Это был только второй день моей любви, а мой внутренний мир уже пошатнулся.

В сравнении с этим открытие Коперника просто шутка. Я решила упорно с этим бороться и сделала вывод: «Елена слепа».

От страдания одно лекарство — пустота в голове. Чтобы опустошить голову надо мчаться галопом, подставляя лоб ветру, стать продолжением коня, рогом единорога, устремляясь к последней схватке, когда эфир унесёт туда, где разгорячённый всадник и конь будут разорваны на куски и поглощены невидимым пространством. Вентилятор засосёт их, чтобы потом рассеять по воздуху.

Елена слепа. Этот конь настоящий. Там, где есть свобода, ветер и скорость, там есть и конь. Я называю конём вовсе не животное с четырьмя ногами, за которым нужно убирать навоз. Конь это то, что попирает ногами землю, уносит ввысь и не даёт упасть. Это тот, кто затоптал бы меня на смерть, уступи я земным соблазнам. Это тот, кто заставляет танцевать моё сердце и ржать мой живот, и это тот, чей бег столь неистов, что заставляет щуриться от пощёчин ветра, как от яркого света.

Конь там, где, взмывая ввысь, ты перестаёшь мыслить, чувствовать и думать о будущем, где ты становишься летящей бурей.