– Думаю, что нет. Я против определений, зауженных, как модные брюки. Что же касается отличий, то они не в существе, а в методе.

– Ты хочешь сказать - в форме?

– Нет, форма - это какая-то иная плоскость. По форме фантастика может быть самой реалистической, как в рассказах Уэллса, а реализм - самым фантастическим, как у Гоголя или Щедрина. Различие именно в методе. "Просто литература", реалистическая литература, создается на материале конкретной действительности, с изменениями, действительно происходящими в мире, тогда как фантастическая литература берет ситуации несуществующие. Ее неведомое гипотетично, иногда условно. Поэтому-то фантастический элемент в реализме всегда лишь художественный прием, лишь форма, тогда как в фантастике реалистический момент - это форма воплощения несуществующего мира, возможной, а не действительной ситуации.

– А, моделирование!

– Удивительно неудачный термин. Всякая литература моделирует действительность - ведь она лишь отражает ее.

– Да, конечно. Но в отличие от моделей настоящего, фантастика создает модели будущего мира?

– Это не так. Модели будущего в чистом виде - это привилегия социальных утопий, но как раз их-то в чистом виде в фантастике почти нет.

– А Ефремов? Стругацкие? А "Магелланово облако" Лема?

– Ни Стругацкие, ни Лем не создавали специально утопий, их интересовало другое. А Ефремов? Что ж, нельзя выбрасывать из фантастики утопический элемент - эго ее составная часть. Но в целом фантастика дает не модель будущего, а модель несуществующего. В этом.ее колоссальные возможности. Подумай сам - если бы фантасты задались целью моделировать, предвидеть будущее - во что бы это вылилось? В состязание по придумыванию терминов, не более. Что в этом общего с литературой? Нет, отнесение времени в будущее служит иному. Каждый автор знает, насколько условен построенный им "мир". Стало быть, его чем-то влечет эта условность? Стало быть, есть в ней какая-то скрытая художественная возможность?

– Возможность чего?

– Узнать, открыть что-то новое в человеке и его истории.

– Нет, по-моему, ты все-таки не прав. Если речь идет об облике человека будущего, то я с тобой соглашусь: тут можно что-то предвидеть, пытаться угадать, но это ведь и будет "моделирование" будущего, против которого ты возражаешь. А если речь идет о человеке настоящего, то к чему ставить его в несуществующие ситуации, разве нельзя раскрыть его душевные глубины лучше и полнее в реальной обстановке реального мира?

– О нет! Несуществующий мир - это лишь одна из характерных особенностей фантастического метода. Основой его является некая гипотеза как правило, рациональная, логическая идея. Гипотеза - вторая особенность метода. Это мостик, по которому наука входит в литературу. Именно по нему лежит путь от человека к тому неведомому, которому нет места в реальной повседневности. Поэтому гипотеза предполагает необходимость несуществующего мира.

– Я не совсем понял.

– Ну, может быть, это станет яснее, если подумать о случаях разобщения этих сторон метода. В памфлете, фантастической сатире часто нам представляют гипотезу, втиснутую в модель мира вполне реального; в приключенческой фантастике - модель несуществующего мира без центрального ядра, стержня, без гипотезы. Я думаю, здесь фантастику подстерегает наибольшая опасность не достигнуть уровня литературы.

– Слишком тонкая грань?

– Да. Слишком прямое следование гипотезе искажает поневоле пропорции реальной модели, но тогда стрела памфлета идет мимо цели - она бьет по произвольно искаженной действительности, по заведомо упрощенному быту.

– Собственно, в приключенческой фантастике происходит зачастую очень сходное - за отсутствием конфликта автору остается лишь описание своей придуманной действительности, описание, оживляемое приключениями.

– Верно. Нет того неведомого, в столкновении с которым открывается правда о человеке. Остается описание придуманного мира, которое длится до его исчерпания, а так как детали можно множить произвольно и до бесконечности, то существует реальная возможность появления космических дилогий, трилогий и эпопей...

– Не совсем понимаю. Разве неведомый мир не есть твое неведомое?..

– О нет! Мир - лишь форма его проявления.

– Так мы не договоримся до сути. Ты давай поконкретней.

– Ладно, попробую. Вот, например, "Солярис". Лем вводит рациональный элемент, то есть то, что уловимо лишь логически, - бесконечную изменчивость форм живого. Это есть внутренняя главная идея книги. Она воплощена в виде гипотезы о живом Океане Солярис. Мир планеты двух солнц возникает уже по необходимости - попробуй поставь эту идею в рамках реальной модели.

– О, теперь ты говоришь почти просто.

– По-видимому, есть такие проблемы, которые невозможно поставить в реальной модели. Нельзя. Или - пока нельзя. Вот почему я назвал фантастику пролагательницей путей.

– Ну, а смысл? Ведь дело же не в пропаганде вышеуказанной, вообще говоря, научной идеи?

– Конечно, нет. Тут-то и самое интересное - когда человек "осваивает" эти так называемые перспективы, осваивает эмоционально, возникает любопытнейшее явление: человеческие чувства упорно сопротивляются принять их. Умом, рассудком постижимо вполне, но стоит заглянуть в эту бездну брр!

– Ну, это ж не всегда! В рассказах, я имею в виду - в типичных рассказах, или у Ефремова не происходит ничего подобного.

– В точности, конечно, нет, но что-то подобное всегда имеет место - в любом столкновении с неведомым что-то неведомое открывается человеку и в нем самом. У Лема это происходит всегда напряженно, ибо неведомое у него почти всегда - Иное, нечто резко противостоящее привычному миру; у Ефремова все спокойнее, его неизвестное чаще всего - логическое следствие уже известного, привычного.