– В них ваши туалеты?

– Нет, сударь, в них товары, они полны товаров. Мой муж посылает все это зятю для продажи, чтобы таким образом покрыть расходы по моей поездке.

– Значит, это контрабанда?

Она потупилась и покраснела.

– Как же вы пересекли нашу границу?

– Не знаю. Приятель моего мужа из Земуна переправил меня; он обо всем заботился, а не я.

– А теперь?

– Мне очень страшно. Строго ли здесь осматривают?

– Вероятно! В Турции сейчас очень оживились четники, со всех сторон и разными способами для них перебрасывается оружие. Не удивительно, что таможенники с особенной строгостью проверяют чемоданы пассажиров.

– Что же делать?
– воскликнула она в отчаянии.

Я пожал плечами, хотя очень сочувствовал этой хорошенькой женщине, попавшей в такое неприятное положение.

– Я заявлю обо всем в таможне, пусть взыщут пошлину сполна. Это будет наукой моему мужу, чтобы в другой раз так не поступал.

– Возможно, только... это все не так просто. Вы должны будете задержаться на границе в течение целого дня, пока багаж будет перегружаться, а вы - заполнять таможенные декларации. Лишь после этого товар отправят в салоникскую таможню, куда он прибудет неведомо когда и неизвестно в каком виде. Вопрос - прибудет ли вообще все это.

– Какой ужас!
– воскликнула женщина и снова задрожала.
– Помогите мне!

– Охотно, сударыня, очень охотно, но как? Если бы дело шло о наших властях, я, может быть, и смог бы вмешаться, но перед турецкими...

– Посмотрите, как меня лихорадит!
– Она протянула свою мягкую и горячую руку.

– Сударыня!
– решился я наконец, полный сочувствия.
– Я сделаю то, что, вообще говоря, никогда бы не сделал.

Ее глаза просияли, она глядела с мольбой.

– То, что я сделаю, нехорошо, но я беру грех на свою совесть, чтобы спасти вас.

– О, сударь!
– благодарно воскликнула она.

– В мой паспорт вписана моя жена 1.

1 Тогда на паспортах не было фотографий. (Прим. автора.)

– Да?..

– Вы спрячете свой паспорт, и я представлю вас как свою жену.

– Не понимаю?

– Видите ли, я дипломатический чиновник. Мои вещи и вещи моей семьи не подлежат досмотру. Перед турецкими властями вы в течение этих сорока минут пребывания на пограничной станции будете считаться моей женой, а весь багаж - нашим общим багажом.

Лицо молодой женщины просияло; она с благодарностью протянула мне руку.

– Замечательно, великолепно! Муж будет весело смеяться, когда я расскажу ему, как, силою обстоятельств, в течение сорока минут формально была женой другого.

– Довольны ли вы?

– О сударь, как мне вас благодарить!

Паровоз уже дал свисток, обозначавший приближение к границе. Мы проехали мимо сербского, потом мимо турецкого пограничного поста; затем поезд подошел к турецкой пограничной станции Жбевче.

Мне сразу бросилась в глаза необычайность происходившего. Поезд окружили солдаты, никому не разрешая сойти. Немного спустя в вагон вошли представители полицейских и таможенных властей, и с ними врач. Я сообщил им, кто я, и представил свою спутницу как жену, а багаж - как багаж нашей семьи. Ее лицо по-прежнему было озабоченным, а глаза выдавали страх. Она вздохнула с облегчением, когда таможенный чиновник и полицейский учтиво приветствовали нас; но вслед за тем пришел врач и сообщил, что из-за некоторых инфекционных заболеваний в пограничной зоне (вероятно, имелись в виду отдельные случаи холеры) турецкой стороной введен трехдневный карантин на границе.

Разумеется, ничего нельзя было поделать - приказу следовало подчиниться. Моя спутница очень огорчилась, услыхав об этом. Сестра будет ждать ее, так как предупреждена о дне приезда; она же три дня, целых три дня просидит здесь, в глуши. Я успокоил ее, сказав, что приказу мы должны покориться, как бы неприятен он ни был.

Пассажиров отправили в большой барак, а меня и мою "жену" в отдельную комнату, желая этим выразить уважение к моему рангу.

– Это для вас и для вашей супруги!
– сказал врач, проводив нас лично.

Моя спутница побледнела и едва не лишилась чувств,

– Как... мы вместе... в одной комнате?

– Молчите, пожалуйста, не выдавайте себя. Разумеется, вместе, не могут же они поместить мою жену отдельно.

– Но...
– продолжала она возмущаться.
– Нет, нет, боже сохрани. Три дня в одной комнате...

– И три ночи!
– добавил я, чтобы ее утешить.

Ее растерянность, разумеется, усилилась, когда мы вошли в комнату и в ней оказалась только одна кровать. Дама не могла сдержаться и расплакалась.