– Это описаиие.- ответил майор, нахмурившись,- имеет свои основания. Некоторое преу... ширина должна быть допущена в публичных речах.

– И в публичной игре!
– возразил Харгрэвс.

– Это совсем не то,- настаивал неумолимо майор:- это была личная карикатура. Я безусловно отказываюсь пренебречь этим, сэр.

– Майор Тальбот,-сказал Харгрэвс с пленительной улыбкой, - мне хотелось бы, чтобы вы поняли меня. Мне хотелось бы, чтобы вы знали, что у меня и в мыслях не было оскорбить вас. В моей профессии мне принадлежит весь мир. Я беру, что хочу и что могу, и возвращаю все это со сцены. Теперь, если хотите, оставимте это дело. Я пришел к вам по другому делу. Мы несколько месяцев были хорошими друзьями, и я хочу рискнуть еще раз оскорбить вас. Я знаю, что у вас денежные затруднения. Безразлично, как я это знаю. В меблированном доме трудно сохранить это в тайне. Мне хотелось бы помочь вам выйти из беды. Сам я тоже часто бывал в таком положении. Я получал хорошее жалованье весь сезон и скопил немного денег. Я охотно предоставлю вам две сотни или даже больше, пока вы получите...

– Довольно,- скомандовал майор, протянув руку:- повидимому, моя книга не лгала. Вы думаете, что ваш денежный пластырь затянет все раны, нанесенные моей чести. Я ни в коем случае не взял бы денег от случайного знакомого. Что же касается вас, сэр, то я скорее умер бы с голоду, чем согласился бы на ваше оскорбительное предложение финансовой ликвидации обстоятельств, о которых мы говорили. Повторяю мою просьбу, касающуюся вашего ухода из комнаты.

Харгрэвс удалился, не сказав больше ни слова. Он в тот же день покинул и меблированный дом, переехав, как объяснила миссис Вердемэн за ужином, ближе к театру, в нижнюю часть города, где "Цветок Магнолии" должен был итти целую неделю. Положение майора Тальбота и мисс Лидии было критическое. В Вашингтоне не было никого, к кому совестливость майора позволила бы ему обратиться за займом. Мисс Лидия написала письмо дяде Ральфу, но было под сомнением: позволят ли стесненные обстоятельства родственника оказать им помощь? Майор был принужден весьма сконфуженно извиниться пред м-с Вердемэн в задержке платежа за стол, ссылаясь на неаккуратное поступление "арендной платы".

Помощь пришла из совершенно неожиданного источника.

В конце дня привратница поднялась наверх и сообщила, что майора Тальбота желает видеть старик-чернокожий. Майор попросил прислать его в кабинет. Вскоре в дверях, кланяясь и шаркая неуклюжей ногой, появился старый негр со шляпой в руках. Он был очень прилично одет в мешковатый черный костюм. Его большие, грубые башмаки сияли металлическим блеском, напоминающим блеск печи. Густая шерсть над его головой была седой - почти белой. Трудно определить годы негра, перевалившего за средний возраст. Этот негр мог быть тех же лет, что и майор Тальбот.

– Поручусь, что вы не узнаете меня, масса Пендльтон,- были его первые слова.

При этой старой манере обращения, майор встал и пошел к нему навстречу. Без сомнения, то был один из чернокожих с плантации, но все они были так далеко рассеяны, что он теперь не мог припомнить лицо и голос...

– Боюсь, что, действительно, так, если вы только не поможете мне вспомнить,- ласково сказал он.

– Помните вы Синди'ного Мозе, масса Пендльтон, что мигрировал сразу после войны?

– Подождите,- сказал майор, потирая лоб кончиками пальцев. Он любил вспоминать все, связанное с этим дорогим для него временем.
– Синди! Мозе?
– соображал он.
– Вы служили при лошадях, выезжали жеребчиков? Да, теперь припоминаю. После сдачи вы приняли имя - не торопите меня - Митчель, и отправились на Запад в Небраску?

– Да, да, сэр!
– лицо старика расплылось в восторженную улыбку. Это так! Это я Нюбраска. Это я Мозе Митчель. Старый дядя Мозе Митчель, как меня сейчас зовут. Старый барин, ваш отец дал мне пару молодых мулов, когда я уезжал... Помните тех жеребят, масса Пендльтон?

– Я что-то не припоминаю жеребят, - сказал майор:- вы знаете, что я женился в первый год войны и жил в поместьи Фоллинсби? Но садитесь же, дядя Мозе. Рад видеть вас. Надеюсь, что дела ваши хорошо идут?

Дядя Мозе сел на стул, положив шляпу осторожно на пол.

– Да, сэр, за последнее время дела идут прекрасно. Когда я в первый раз приехал в Нюбраску, весь народ сбежался смотреть тех мулов. Таких мулов не видывала Нюбраска. Я продал их за триста долларов... Да, сэр, за триста. На них я открыл кузницу и заработал деньги и купил себе землю. Я с моей старухой воспитали семь ребят, и все они здоровы, за исключением двоих, которые умерли. Четыре года назад проложили железную дорогу и выстроили город совсем рядом с моей землей. Теперь, масса Пендльтон, дядя Мозе ценится в одиннадцать тысяч долларов деньгами, имуществом и землей.

– Рад слышать об этом, - сердечно сказал майор.- Очень рад слышать это.

– А ваш ребеночек, масса Пендльтон, что вы звали мисс Лидди? Поручусь, что эта крошка так выросла, что ее и узнать нельзя.

Майор подошел к двери и позвал:

– Лидия, дорогая, не зайдешь ли ты сюда? Мисс Лидия, действительно выросшая и немного утомленная, явилась из своей комнаты.

– Боже мой! Что я говорил! Я знал, что этот ребенок должен был здорово вырасти. Вы помните дядю Мозе, детка?

– Это-Мозе тетки Синди,- объяснил майор.- Он уехал из Сеннимид на Запад, когда тебе было два года.

– Ну,-сказала мисс Лидия,- трудно ожидать, чтобы я запомнила вас, дядя Мозе. И, как вы говорите, я "здорово выросла", и уже давно... Но я рада видеть вас, хотя и не могу вспомнить.

И, действительно, она была рада так же, как и майор. Что-то живое и осязаемое пришло и соединило их со счастливым прошлым. Они сидели втроем и говорили о старых временах, при чем майор и дядя Мозе поправляли и поощряли друг друга в воспоминаниях о плантациях, старых временах и картинах былого.