Шрифт:
– Скажите, а Станислав Иванович - он что же, не знал о подарке вашей ленинградской приятельницы?
– Я не успела ему сказать. Она подарила зажигалку перед самым отъездом. Муж ее увидел и...
– И на этой почве вы поссорились?
– Вы хорошо осведомлены, - парирует она.
Скромность украшает человека, но в данном случае я предпочитаю обойтись без украшении.
– Возможно больше чем вы думаете.
Она опускает ресницы, чтобы погасить вспыхнувшую во взгляде неприязнь.
– Не понимаю зачем в таком случае вам я?
– Хочу знать еще больше.
Она морщится, как от зубной боли, но отчасти удовлетворяет мое любопытство.
– Мужчины ревнивы и Станислав Иванович не исключение. Он выпил лишнего с ним это случается и когда вернулся... Бог знает, что пришло ему в голову. Придрался к зажигалке, стал упрекать меня в неверности. Ему, видите ли, показалось, что эту вещь оставил в нашем купе Рубин - так кажется вы его называли. Станислав Иванович начал фантазировать будто он, Рубин, приходил ко мне ну и так далее...
– Скажите подобные сцены имели место раньше?
– Станислав Иванович, - она упорно называет мужа по имени и отчеству, - ревнив сверх меры, но столь строгого объяснения я не припомню.
– Татьяна Николаевна меняет наклон головы, и я вижу мелкую сетку морщин у переносицы искусно скрытую слоем косметики.
– Он говорил всякие гадости и вообще... не заставляйте меня повторять этот бред.
– В котором часу ушел из купе ваш муж?
– В начале десятого. Как раз в то время, когда в соседнем купе находился грузин.
– А почему вы думаете, что вторым был грузин?
– Один из них говорил с сильным акцентом.
– Как долго это продолжалось?
– Несколько минут. Я легла спать и заснула. Проснулась уже около одиннадцати.
– Значит, между девятью и десятью вечера Виталий Рубин к вам в купе не заходил?
– Нет, - твердо отвечает она.
Поблагодарив Татьяну Николаевну я еще несколько минут сижу молча переваривая все, что услышал. Потом прошу Гаврилыча открыть мне свободное купе и позвать Тенгиза.
– Из четвертого?
– уточняет он - Сей момент. Через минуту ко мне заходит полный мужчина в майке с мультипликационным волком на груди и в спортивных трикотажных брюках. Его загорелое лицо добродушно, слегка заспанно, а губы, растянутые в улыбке обнажают ослепительно белые зубы.
– Ваша фамилия?
– спрашиваю я.
– Зачем слушай, фамилия?
– удивляется он.
– Тенгиз меня зовут. Я тебе без фамилии все скажу. Надо будет - всю ночь буду рассказывать.
Я беру протянутый им паспорт.
– Скажите Чаурия, а вы ссорились с пассажиром из восьмого купе?
– Виталием, да?
– Он грузно опускается на противоположную полку пожимает плечами, отчего волк на его груди строит мне уморительную гримасу.
– Знал что спросишь. Ругались мы да, ругались. Как мы могли не ругаться? Играли в карты, понимаешь, а он спекулянтом называет. За что?! Я не вор, свои фрукты везу не чужие. А он говорит: "Миллион с трудового народа сдирать едешь". Какой миллион?! Какой сдирать?! Своими руками копаю своими руками ращу, какой слушай спекулянт, а?!! Я и есть трудовой народ понимаешь? Два мешка мандарин везу - у меня справка сельсовета есть. Я честный колхозник! Чаурию каждый знает он не спекулянт!
– Этот разговор был во время игры?
– Да.
– А что вы делали после?
– Что делал? Ничего не делал. Чай пил.
– В восьмое купе заходили?
Стыдливо потупив взор, Чаурия подтверждает.
– Да слушай заходил. А ты бы не зашел?! Объяснить человеку надо? Справку сельсовета показать надо? Дорогой, говорю, зачем обижаешь? Зачем спекулянтом называешь? Я не спекулянт, я колхозник! У меня справка есть, свои фрукты везу не чужие.
– И чем закончился ваш разговор?
– Извинился, - небрежно отвечает Тенгиз.
– Сказал что неправ был.
– В котором часу это происходило?
– Может, в девять, может позже. Я ушел от него, а он в седьмое купе пошел.
– К Жоховой.
– Откуда я знаю к Жоховой не к Жоховой! Кто такой Жохова? Муж и жена там едут Родион едет. Виталий зашел туда, а я пошел к себе чай пить. Потом в ресторан пошел кушать захотел. Пришел оттуда, не успел спать лечь, как закричал кто-то. Выскочил я, а тут такое творится!
– Получается, что после девяти вы Рубина не видели?