– Может быть, будут какие-нибудь вопросы?
– спросил я у председателя как мог спокойно.

– Вы уже закончили?
– спросил он без тени удивления.

– Да, пожалуй, и все, - сказал я, не слыша собственного голоса.

Тогда председатель встал и спросил:

– Какие будут вопросы? Но вопросов не было.

"Хоть бы они бросились на сцену и убили меня!" - подумал я.

– Ну что ж, - сказал председатель, - раз нет вопросов, давайте его убьем!..

Впрочем, это я так подумал, а он сказал:

– Ну что же, если нет вопросов, давайте поблагодарим товарища учителя, - и зааплодировал. Его вяло поддержали. А этот молодой, кудрявый, удачливый, с новехоньким университетским значком на груди оглядел зал торопливо, по-заячьи, и его молодые губы дрожали, и пальцы не слушались.

Как он очутился на улице, никто не успел заметить. Шестикилометровый обратный путь лежал через овраги и перелески. Было темно. Вьюжило. И он представил, как, окровавленный, подползает к клубу... Он шел медленно, его покачивало. Внезапно послышался скрип полозьев, и те самые колхозные сани догнали меня.

– Велено домой доставить, - весело сказал бородатый возница, - садись, учитель. Больно ты на ногу скор...

Я уселся в сани и заплакал.

...С тех пор прошло много лет. Тогда я был молод, кудряв и удачлив, и, отвинтив, я бросил в снег свое ромбовидное несчастье, синее, белое и золотое. Быть может, лет через сто ученые его обнаружат и будут долго гадать о судьбе владельца...

Март, 1976