— Так получилось, что совершенно случайно кончилась наличка…Так что, Аннушка, в эту субботу можешь отдыхать, платить мне нечем…

Авдеева положила на стол чайную ложку, насупилась.

— Прошу тебя, Владимир Ефимович, со мной так не говорить…У меня немного есть деньжат и я могу…

— Спасибо тебе душевное, но твои деньги моих проблем не решат. Только ты не обижайся, тут надо Алику и его дружку заплатить. Люди сделали работу, а я в должниках ходить не люблю.

— Они были вдвоем?

— Я этого не хотел, но нужен был транспорт. Хотя честно сказать, мне такой дуэт не нравится.

— Алик может подождать, а вот с Ройтсом можешь нажить лишние хлопоты. Он помешан на деньгах…

Рощинский встал из-за стола и вышел в другую комнату. Вернулся с кулончиком — топазовый ромбик в золотой оправе, не цепочке свешивался с его ладони.

— Эта вещица не очень дорогая, — сказал он, — протягивая кулон Авдеевой, — но если ее продать, мне на пару месяцев хватит.

— Жалко продавать, очень красивая вещица. Сколько за нее ты хочешь?

— Ты думаешь я знаю? Покупал за рубли, а сейчас в почете доллары…Сколько дадут, — он пожал плечами.

— Единственное, что могу сделать — предложить подруге Татьяны. У нее отец бизнесмен…Правда, сейчас в магазинах ювелирных изделий очень много…

— Это старинное украшение, но я отдам его по дешевке. Ну, скажем, можно попросить долларов пятьдесят…сто…Я думаю, за такую сумму любой бармен возьмет с руками…

— Можно попробовать, — Авдеева взяла кулончик и, не разглядывая, положила в маленький кошелек.

После чая женщина принялась за уборку. Рощинский слабо пытался ее отговорить, но пылесос, который она включила заглушал все его слова.

Он захотел возобновить их старое правило: когда Авдеева уже заканчивала уборку, он наполнил ванну горячей водой и насыпал в нее хвойного экстракта. Он даже приготовил ее замшевые тапочки, которые несколько недель простояли под кроватью без дела. Но когда он предложил ей принять ванну, она наотрез отказалась…

…Днем он отправился в дюны в надежде насобирать там пустых бутылок. Но отдыхающих было мало, пляж наполовину пустовал и Рощинский за три часа собрал всего шесть бутылок. Когда он собрался уходить домой, к нему подвалили два потрепанных субъекта и один из них, с синяком под глазом, налетел на Рощинского. Дипломатических переговоров не получилось, было силовое давление конкурентов и, слава Богу, что кулак ударивший его в живот, принадлежал спившемуся бомжу.

Толстяк сменил экспозицию: перейдя железную дорогу, начал обследовать мусорники, стоявшие в привокзальном сквере. Контейнеры были высокие и ему приходилось неестественно изгибаться, выуживая бутылки из их чрева. За четыре часа он насобирал еще десяток бутылок. Денег, вырученных за них, едва хватило на полбатона и два глазированных сырка.

Возвращаясь, непроизвольно сделал крюк и спустился к крохотной, очень узкой, где не разъедутся два велосипедиста, улочке. Она так и называлась «Незаметная». Именно здесь, лет сорок назад, он впервые поцеловал Злату…Владимир Ефимович прислонился к серому, как и он сам, старому забору и вытащил из кармана тюбик с валидолом. Закрыв глаза, он вспоминал и горько-сладкий мед прошлого заливал его сознания, создавая помутнение в голове и вялость в ногах…

Придя домой, он уселся на крыльцо и долго там сидел. И думал: почему те, кто звонили ему ночью, так и не появились, не дали о себе знать?

Чтобы он ни делал, все время прислушивался, ждал телефонного или дверного звонка. И такая ситуация ему даже нравилась, некогда было скучать. Но шли часы, а звонки молчали, словно убитые новобранцы. В какой-то момент Рощинский даже поднял трубку и поднес к уху — гудки подтвердили, что телефон работал.

Под вечер он сел за стол и стал раскладывать пасьянс. Несложный, горизонтальный, принцип которого сводился к подбору карт по масти и значению. Так он убивал время, а время убивало его…

В восемь часов вечера он включил телевизор и как раз на том месте, когда в кадре происходил взрыв машины Комильфо. Он подумал, что это очередной теракт в Израиле, но последующий комментарий поставил все на свои места.

Камера заскользила по трибунам, по отдельным лицам и вдруг Рощинский, среди разноцветных одежд, увидел знакомые фигуры — Пуглова с Ройтсом. Последний с открытым ртом застыл в позе, напоминающей лягушонка, который собирался в первый раз в жизни сделать прыжок. «Кто-то неплохо сработал, — сказал сам себе Рощинский и подумал — насколько глупо в наше время ходить на зрелищные мероприятия».

Информация, которую озвучил диктор, сводилась к простым вещам: авторитеты мафии не поделили сферы влияния в шоу-бизнесе и начали прилюдную разборку. И что это только начало большой кровавой войны. Тут же последовал вывод, — мол, куда смотрят правоохранительные органы? Рощинский поморщился: «Ну, куда смотрят, куда смотрят? Ясное дело, куда менты смотрят, только в одно место они смотрят — на чужие кошельки…» Однако, когда комментатор стал называть имена предполагаемых участников разборки, до слуха Рощинского донеслось: «Главную скрипку в этой преступной симфонии, конечно же, играют господа Бурин и Суслопаров.»