Вошли палачи с палками и плетьми, расстелили на полу кожаную подстилку, повалили на нее Мухакима Ибн-Давуда и начали срывать с него одежду. Наконец Мухаким Ибн-Давуд остался в одном нижнем белье. Один из палачей сел ему на Iолову, другой-на ноги.

Эмир приказал:

– Двести пятьдесят палок!

Причитания, мольбы и вопли Мухакима Ибн-Давуда взбудоражили весь дворец. Получив сто двадцать пять палок, Мухаким перестал причитать и лишился чувств. Палки падали на бесчувственное тело.

Жена эмира, услышав крики истязуемого, вошла, как она это делала обычно, чтобы освободить жертву.

Появление ее было неожиданным.

– Кто это? В чем он провинился?
– спросила Сафийя-хатун.

Эмир Инанч гневив и зло посмотрел на жену.

– Этот бессовестный человек осмелился запятнать честь своего благодетеля. Он - предатель! Он посмел вступить в прелюбодеяние с женой своего господина!

Сафийя-хатун подошла к распростертому на полу телу.

– Остановитесь!
– закричала она палачам.
– Разве вы не видите, бедняга умер?!

Палачи прекратили истязание. Мухаким Ибн-Давуд лежал бездыханный.

Сафийя-хатун, внимательно приглядевшись, узнала его.

– Ах, да ведь это бедный Мухаким!
– воскликнула она, хлопнув себя по бедрам.

Эмир Инанч злорадно усмехнулся.

– Да, это Мухаким! Твой желанный Мухаким. Он навлек на себя кару благодаря твоей низкой, презренной любви. Гадкая, грязная женщина! Было бы еще понятно, если бы ты сошлась с благородным, знатным человеком. А то какой-то ничтожный араб! Или это в тебе заговорила арабская кровь?!

Сафийя-хатун стояла ошеломленная. Неужели все это относится к ней?

– Я не понимаю тебя, - сказала она мужу.
– Что ты хочешь сказать? Кто с кем сошелся? При чем тут арабская кровь? Чем она виновата? Объясни мне, для чего ты говоришь все это?

Эмир показал жене печать.

– Спрашиваешь, для чего я все это говорю?
– сказал он с горькой иронией.
– Спроси вот у этой печати. Эта печать оказалась вернее вас всех! Только с ее помощью мне удалось раскрыть предательство, которое продолжалось много лет. Ты, Сафийя, продала честь правителя аранского государства этому презренному арабу, который кормился объедками с моего стола.

Убирайся прочь с моих глаз!

Сафийя-хатун, не сказав ни слова, поднесла руки к лицу, заплакала и вышла из комнаты.

Бездыханное тело Мухакима Ибн-Давуда на кожаной подстилке выволокли из комнаты.

Эмир ходил из угла в угол, ругая себя за то, что был так груб с женой и оскорбил ее в присутствии слуг. Но раскаиваться было уже поздно.

Растерянность охватила Эмира Инанча.

– Как неосторожно я повел себя! Забыл в какое время мы живем. Действовать надо разумно. Неужели я не мог выждать немного? Выждать - и потом незаметно уничтожить их обоих!

В этот момент в комнату вошел старый Тохтамыш, визирь змира и министр двора.

– Что произошло, достопочтенный хазрет эмир?
– спросил он.

Эмир Инанч подробно рассказал Тохтамышу обо всем, что случилось.

Тохтамыш закрыл веки, задумался, затем, подняв голову, заговорил:

– Дело обстоит не так, как вы думаете. Во всей этой истории чувствуется чья-то рука. Все очень ловко подстроено. Прежде, чем приступить к казни, вам следовало сначала посоветоваться со мной. Вы допустили большую оплошность. Ваша супруга Сафийя-хатун дала распоряжение готовиться к отъезду. Она хочет уехать в Багдад. Вам следовало действовать осторожно, учитывая обстановку. Допустим, прелюбодеяние имело место, предположим, Сафийя-хатун изменила вам. Но ответьте мне, разве мы мало знаем правителей и шахов, в чьих дворцах случается такое? Вам не следовало забывать о тихо действующих лекарствах и прибегать к плетям и палкам. Неужели вы не могли покончить с этим, безобразием при помощи бокала вкусного щербета?!

У эмира от страха и волнения перехватило дыхание, но он все-таки сумел выдавить из себя:

– Тохтамыш, надежда на тебя одного. Если эта история дойдет до Багдада - конец моей власти. Уговори жену, пусть простит меня. Пусть не рушит счастья моей семьи!

Тохтамыш задумчиво смотрел на своего господина.

– Я постараюсь сделать все возможное, но и вы сами должны поговорить с женой, извиниться. Всегда надо сначала думать, потом - действовать. Разве я не говорил об этом достопочтенному эмиру сотни раз?

Правитель Гянджи схватил руку своего старого визиря.

– Помоги! Интриги и козни окружили меня со всех сторон. Моя дочь Гатиба спуталась с нищим поэтом. Она, не стесняясь, строчит письма поэту-бедняку.

Глаза визиря загорелись любопытством.

– Какому поэту?

– Ильясу, поэту который подписывается именем Низами. Сейчас я велю привести его и наказать.

Тохтамыш решительно покачал головой.

– Не советую этого делать. Поручите мне, я проведу расследование. Если сказанное вами - правда, я посоветую юной ханум, как следует вести себя. Бить Ильяса опасно. Он пользуется большим уважением у гянджинцев. Кроме того, он - племянник очень влиятельных людей. Вы сами это знаете.