В это время в коридоре снова материализовался Ерхов. Управляющему тут же продемонстрировали охотничий трофей.

— Смотри, Михалыч, какой зверь попался. Покупай, диетическое мясо, ценный мех! — пошутил Киреев.

Увидев у себя под носом серую тушку Фроськи, Ерхов, солидный, пожилой уже человек, коротко и пронзительно взвизгнул, а затем воздушным шариком отскочил в сторону метра на три.

— Ба, Михалыч, да ты, никак, крыс боишься?! — насмешливо улыбаясь, спросил Киреев.

— Я не боюсь, мне просто противно! — истерично заявил управляющий, но стоило лишь охраннику с крысой двинуться к нему, как Ерхов, смешно подпрыгнув, ретировался ещё дальше.

— Да ладно тебе, смотри какая красавица, а шёрстка, а глазки! — под смешки подчинённых продолжал расхваливать товар Киреев. Шаг за шагом они выдавливали управляющего с этажа.

— Нет, что вы смеётесь?! Анна Марковна не выносит ни крыс, ни тараканов, она повесит меня и вас, если увидит хоть одну такую тварь, — попробовал усовестить разошедшихся «секьюрити» Ерхов.

За разыгравшейся комедией никто не обратил внимание, что Линда очень неохотно покинула нишу, смеющийся хозяин буквально волок своего лохматого напарника на поводке, а собака все пыталась оглянуться назад и активно нюхала воздух.

Когда голоса внизу окончательно затихли, Силин облегчённо перевёл дух и вытер пот со лба. Самая шаткая часть его плана удалась. Может, собака и не среагировала бы на него, обучали её не на поиск людей, но подстраховаться стоило.

«Все хорошо, — подумал Нумизмат, прикрывая глаза. — Осталось пять дней до приезда семейки банкира. Жрать, правда, нечего, но вынес все, вынесу и это.»

Чтобы как-то занять время, Силин перевернулся на живот и в желтоватом свете фонарика начал перечитывать чёрную тетрадь.

В марте тысяча девятьсот девяносто третьего года к Силину пришёл высокий, худощавый парень лет тридцати, с бегающим взглядом хронического алкоголика и, не поздоровавшись, сказал, глядя куда-то в сторону:

— Это… тебя отец просит прийти… Завтра.

— Как он? — насторожился Силин.

— Болеет… Плох.

Сказав последнее слово, парень на полминуты застыл, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя, потом очнулся и, не прощаясь, вышел.

Михаил не то чтобы огорчился, скорее встревожился и удивился. Отец Толика, так звали странного гостя, Семён Князев, был первым свечинским нумизматом. Даже коллекция Силина выглядела бледно по сравнению с собранием отставного майора госбезопасности. В Свечине он появился еше до рождения Михаила. Тот хорошо помнил из своего детства мощную фигуру майора, неизменного завсегдатая свечинской общественной бани номер шесть, славившейся своим паром на весь город. Князев жил в благоустроенном доме с ванной, но каждую субботу с двумя вениками под мышкой обязательно шествовал в сторону бани.

Народу там всегда было полно, но майора пропускали без очереди, не из раболепия или страха перед его должностью, а из уважения, как заядлого парильщика. Обычно его поджидали ещё два таких же фанатика парилки, как и он: Уткин, высокий и толстый, с роскошными усами под Будённого, и Иван Рябов, среднего роста, не по возрасту седовласый мужик довольно скромных пропорций с красивой татуировкой в виде русалки на груди — памяти о беспризорном детстве. Рябов работал самым обычным слесарем, Уткин — завгаражом, но разный социальный статус не мешал всем троим крепко и хорошо дружить. И основой этой дружбы была баня.

Когда троица, вооружённая вениками, рукавицами и вязаными шапочками, шествовала через общий зал к парилке, сзади только и шелестели приглушённые голоса мужиков:

— Ну, все! Не успели… Теперь в парную и не сунешься!

— Смотри, сейчас остальных выживать будут. О, уже разбегаются!

Действительно, редко кто из обычной публики мог продержаться в парной с её завсегдатаями хотя бы десять минут. Красные, словно варёные раки, мужики целыми пачками покидали рукотворное пекло, сдержанно, с уважением в голосе матеря огнеупорную троицу. Оставшись одни, Уткин, Рябов и Князев совсем уж начинали зверствовать, и те, кто мылся рядом с дверью парной, слышали их азартные возгласы: «Ну-ка, ещё наддай!», свирепое уханье пара из каменки да яростный шум беспощадно истребляемых веников.

Проходило минут сорок, порой и больше, и неизменно первым в дверях парной показывалась толстая фигура Уткина. Несмотря на солидный избыток жира, завгар всегда оказывался слабее своих более худощавых друзей. Глядя на его багровое лицо с закатывающимися глазами, ходивший ещё в дошкольниках Силин с ужасом думал, что этот громадный, пунцовый дядька сейчас упадёт на кафельный пол и умрёт. Душ в бане работал редко, поэтому Уткин надевал поношенные синие семейные трусы и, пошатываясь, выходил на улицу, пугая своим экзотическим видом детей и смеша остальной люд.