Однажды воскресным утром, когда животные пришли за распоряжениями на следующую неделю, Наполеон объявил, что им принято решение вести ферму по новому курсу. Отныне "Ферма Животных" вступает в торговые отношения с другими фермами. Делает он это, конечно, не в коммерческих целях, а ввиду необходимости получения определенных, крайне нужных материалов. Потребности строительства мельницы должны быть превыше всего. Он поэтому предпринимает шаг для продажи одного стога сена и части урожая пшеницы этого года, а в дальнейшем, если потребуется больше денег, придется начать торговлю яйцами, на которые всегда есть спрос в Уиллингдоне. Наполеон подчеркнул, что куры должны приветствовать возможность личного самопожертвования ради дела строительства ветряной мельницы.

И снова смутное беспокойство охватило животных. Никогда не общаться с человеческими существами, никогда не заниматься торговлей, не прикасаться к деньгам - разве не эти решения были приняты сразу после изгнания Джонса? Все животные помнили, что они принимали такие решения. По крайней мере, им казалось, что это так. Четверо молодых кабанчиков, протестовавших в свое время против отмены Совещаний, подняли было голос и на этот раз, но грозное рычание псов немедленно пресекло робкий протест. А затем овцы, как и всегда, понесли свое "Четыре ноги - хорошо, две ноги - плохо", и неловкость постепенно сгладилась. Наконец Наполеон поднял копыто, призывая к молчанию, и объявил, что все необходимые меры уже приняты. Животным не надо будет вступать в какой-либо контакт с людьми, это, конечно, было бы чрезвычайно нежелательно. Поэтому он берет всю ношу на свои плечи. Некий м-р Уимпер, мелкий адвокат, живущий в Уиллингдоне, согласился служить посредником между "Фермой Животных" и внешним миром, - он будет посещать ферму каждый понедельник и получать очередные распоряжения. Наполеон закончил речь, как обычно, провозгласив: "Да здравствует "Ферма Животных"!" Исполнив "Звери Англии", животные разошлись.

Позднее Пискун обошел ферму и всех успокоил. Он гарантировал животным, что решения не участвовать в торговле и не пользоваться деньгами на самом деле никогда не были приняты, никогда даже не предлагались. Это просто обман памяти, происшедший, по всей вероятности, не без участия этого лжеца Снежка. И заметив, что не у всех сомнения вполне развеялись, Пискун спросил в упор:

– Как вы можете, товарищи, быть уверены, что все это не продукт вашего собственного воображения? Может быть, у вас сохранился документ с этим решением? Он что, записан у вас где-нибудь?

Разумеется, записи ни у кого не было, и поэтому животные вполне убедились, что "решения" - плод их фантазии.

Как и было условлено, м-р Уимпер стал посещать ферму по понедельникам. Это был жуликоватый человек с бакенбардами, контора у него была пустяковая, но проницательности хватило, чтобы понять всю выгоду, которую может извлечь единственный посредник между "Фермой Животных" и другими фермами. При виде его животные испытывали что-то похожее на боязнь и старались избегать Уимпера. Тем не менее, наблюдая, как четвероногий Наполеон отдавал распоряжения двуногому человеческому существу, они невольно чувствовали гордость, и это отчасти примиряло их с нововведением. И вообще, отношения фермы с человеческой расой стали не совсем такими, как раньше. Нельзя сказать, что люди меньше ненавидели "Ферму Животных", напротив, видя, что она процветает, ее невзлюбили еще больше. Каждый человек свято верил в то, что рано или поздно ферма должна обанкротиться, а уж строительство мельницы обречено на провал и подавно. Встречаясь в трактире, люди с карандашом в руках доказывали друг другу, что мельница развалится непременно, а если и устоит, то работать наверняка не будет. И все же они испытывали невольное уважение к умению животных управляться с собственным хозяйством. Первым признаком этого уважения было то, что ферму теперь называли собственным именем "Ферма Животных" - и перестали делать вид, что существует лишь ферма "Усадьба". Люди перестали также заниматься заступничеством за права Джонса, который утратил все надежды на возвращение своей фермы. Он переехал на жительство в другую часть страны. Уимпер был единственным связующим звеном между внешним миром и "Фермой Животных", но постоянно ходили слухи, что Наполеон собирается вступить в деловой контакт либо с м-ром Пилкингтоном из Фоксвуда, либо с м-ром Фредериком из Пинчфилда, но, как было замечено, ни в коем случае с обоими одновременно.

Примерно в это время свиньи внезапно переехали в жилой дом и поселились там. И снова животным показалось, что они вспоминают какое-то решение, запрещающее это. И снова Пискуну удалось убедить их, что такого решения не существовало. Пискун объяснил, что свиньям, работникам умственного труда, необходимо иметь спокойное помещение для работы. К тому же Вождю (в последнее время Пискун называл Наполеона только так) больше подобает жить в доме, чем в свинарнике. И все же некоторые животные были обеспокоены, узнав, что свиньи не только едят на кухне и проводят свободное время в гостиной, но и спят в кроватях. Боксер, как обычно, ограничился своим "Наполеон всегда прав", но Люцерна, которой казалось, что она определенно помнит специальное постановление против использования кроватей, отправилась к задней стене амбара и попыталась прочесть Семь Заповедей, начертанных там. Обнаружив, что она неспособна разобрать ничего, кроме отдельных букв, Люцерна обратилась к Мюриэль.

– Мюриэль, - сказала она, - прочти мне четвертую Заповедь. Разве в ней не говорится, что нельзя спать на кроватях?

С некоторым трудом Мюриэль разобрала написанное.

– Тут сказано вот что: "НИ ОДНО ЖИВОТНОЕ ДА НЕ СПИТ В КРОВАТИ ЫНА ПРОСТЫНЯХЭ", - прочла она наконец. Как ни странно, Люцерна не помнила, чтобы в четвертой Заповеди говорилось о простынях, но раз это начертано на стене, значит, так и было. И Пискун, как раз случившийся неподалеку (в сопровождении двух или трех собак), сумел осветить все надлежащим образом.

– Вы значит слышали уже, товарищи, что мы, свиньи, спим теперь в кроватях и живем в доме?
– спросил он.
– А почему бы и нет? Вы же, безусловно, не думаете, что было какое-нибудь постановление против кроватей? Кровать - просто место для лежания. Если взглянуть на вещи надлежащим образом, то кучи соломы в стойле - тоже кровати. А мы сняли простыни и пользуемся только матрацами и одеялами. Это весьма удобно. В то же время удобства нельзя считать чрезмерными для нас, ибо могу сообщить вам, товарищи, что мы загружены умственной работой невероятно. Вы ведь не хотели бы, чтобы мы, переутомившись, утратили способность выполнять наш долг? Я ведь могу не сомневаться, что никто из вас не хочет возвращения Джонса?

В этом животные уверили его немедленно, и больше не было разговоров о кроватях, в которых спят свиньи. И когда через несколько дней было объявлено, что свиньи будут вставать на час позже всех, это уже не вызвало возмущений.

К осени животные сильно устали, но все же были довольны. Год был трудный, и хотя после продажи части зерна и сена запасы пищи на зиму оказались не особенно обильными, мельница вознаграждала за все. Она была почти наполовину построена. После уборки урожая погода оставалась ясной и сухой, и животные трудились больше, чем раньше, не сомневаясь в том, что стоит целыми днями таскать камни, если благодаря этому можно успеть до непогоды поднять стены хоть на фут выше. А Боксер выходил по ночам, пользуясь светом полной луны. Он работал при этом свете часок-другой в одиночку. В свободные минуты животные без конца кружили у стен будущей мельницы, восхищаясь их крепостью и прямизной, поражаясь тому, что оказались способными построить нечто столь внушительное. Лишь старик Бенджамин отказывался восторгаться мельницей, хотя ограничивался, как обычно, таинственным замечанием о долгой жизни осла.