— Вот так вот.

Дэвидсон подошел к пристройке, достал из кармана брюк фонарик. Нырнул за разбитую дверь и исчез.

Матросы стояли неподвижно. Мистер Кэмпбелл ждал молча, созерцая свою пристройку так, будто увидел ее впервые в жизни. Он разглядывал замшелые камни, лишайник на проваленной крыше, будто вникал в совершенный язык природы, который редко дается понять человеку.

Изнутри не доносилось ни звука.

Даже на дрифтере все молчали. Только вода шипела на камнях, на узкой полоске у мола.

Т-шш. Т-шш.

Солнце в своей постели — пурпур и аспидный сланец — превратилось уже в полукруг.

Вновь появился Дэвидсон. Он нес небольшой кружок, покачивавшийся на двойной нитке. Правая рука его тянулась к нагрудному карману. Он кивнул матросам.

— Давайте.

Мистер Кэмпбелл смотрел, как неловко возится он в своих бумагах. Как разглядывает кружок, поднося к лицу, как заносит что-то в бумаги. Как отложил кружок в сторону, присел и обтер руки с обеих сторон сухим чистым песком. Мистер Кэмпбелл беспомощно развел руки в стороны и уронил:

— Не понимаю, сэр. Я старше вас, но и я не понимаю.

Дэвидсон ничего не сказал. Он снова поднялся и достал бутылку.

— Не хотите еще раз взглянуть?

Мистер Кэмпбелл с несчастным видом посмотрел на пристройку.

— Не шутите так, сэр. Нехорошо это с вашей стороны.

Дэвидсон оторвался от горлышка. Два лица оказались рядом. Кэмпбелл читал его лицо, штрих за штрихом, как прочитал пристройку. Он отвел взгляд, посмотрел в сторону, туда, где солнце садилось, кажется, навсегда.

Из пристройки вышли матросы. Носилки в их руках заняло теперь чье-то тело.

— Ладно, парни. Тоже получите по глотку. Несите.

Два матроса осторожно шли по песку к морю. Дэвидсон повернулся к мистеру Кэмпбеллу:

— От имени этого несчастного офицера я должен поблагодарить вас, мистер Кэмпбелл.

Мистер Кэмпбелл оторвал взгляд от носилок.

— Паршивая это штука — спасательный пояс. Обнадеживает человека, когда ни о какой надежде уже и речи нет. Безжалостная штука. И не за что меня благодарить, мистер Дэвидсон.

В сумерках он внимательно посмотрел на Дэвидсона, глаза в глаза. Дэвидсон кивнул.

— Возможно. И все-таки я вас благодарю.

— Не за что.

Оба повернулись и посмотрели, как матросы поднимают носилки на невысокий мол.

— А вам приходится делать это каждый день.

— Каждый день.

— Мистер Дэвидсон…

Мистер Кэмпбелл замолчал, и Дэвидсон снова повернулся к нему. Мистер Кэмпбелл не сразу встретился с ним глазами.

— …наши дороги пересеклись. Мы встретились тут отчасти случайно, никто из нас этого не ожидал, и вряд ли наша встреча повторится. Поэтому мне хочется задать вам один вопрос, хотя ответ может быть жестоким.

Дэвидсон сдвинул на затылок кепи и нахмурился. Мистер Кэмпбелл смотрел на сарайчик.

— Разбитый, грязный. Все ближе к земле, стропила сгнили, крыша завалилась — все, конец. Разве вы поверите, что раньше здесь кто-то жил?

— Боюсь, я не совсем понимаю вас.

Теперь брови Дэвидсона нахмурились озадаченно.

— А эти бедолаги…

— Э-э… люди?

— Урожай. Горький урожай. Вы ничего не знаете, мистер Дэвидсон, о моих — так сказать, «социальных», — надеждах, но, прожив несколько дней рядом с останками этого несчастного… Мистер Дэвидсон. Неужели же что-то осталось? Или все рушится? Как сарай?

— Если вы хотите спросить о Мартине, страдал он или нет…

Они оба немного помолчали. За дрифтером, словно горящий корабль, опускалось солнце, не оставляя после себя ничего, лишь похожие на дым облака.

Мистер Кэмпбелл вздохнул.

— Д-да, — сказал он, — именно об этом я и хотел спросить.

— Не надо об этом думать. Вы же видели тело. У него не было времени даже снять сапоги.