— То зубры, — подсказал Телеусов. — Стенкой идут, а края загибают, чтоб охватить молодняк полукругом. — Не одно стадо.

— Что за долина? — спросил я, не опуская бинокля.

— Киша. Великий князь в прошлый наезд изволил там охотиться. Удача у него была. Вот он и тянется опять в ту сторону. Помнишь, вчерась что говаривал? Чтоб туда, значит. Ну, наше с тобой дело не допустить охоту в ту сторону, задержать здеся до холодов. Пожертвуем для такого дела парой рогачей, он и удовольствуется. А пойдет в Кишинскую долину, там больше убьет.

— Теперь назад?

— Поедем к своему ночлегу, дадим круг-другой по лесу и на подходе встретим хозяина со всей свитой. Лагерь наметим маленько ниже, чтоб других не допустить сюда.

К середине дня мы услышали впереди шум движения. Звенело железо, раздавались команды, ржали кони. И еще одно явление заинтересовало Телеусова: со стороны хребта Мастакан вдруг дохнуло холодом. По небу с той стороны заскользили длинные, рваные тучи. Они цеплялись за вершины скал, вихрились и, еще более рваные, летели дальше, тогда как внизу движение воздуха почти не ощущалось. Только похолодало.

— Похоже, зима идет, — весело заметил он. — Вот и конец охоте!

Первым к нам подъехал Улагай, приветственно поднял руку:

— Нашли, где располагаться?

— Так точно, господин есаул! — строго по уставу ответил Телеусов. — Пожалуйте левей, на березовую поляну.

— Князю место понравится?

— Самому богу и то понравится, господин есаул!

Поляна в самом деле была очаровательная. Ровная, мелкотравная, с трех сторон закрытая березняком, она обрывалась крутым уступом на юго-восток, и с этого уступа мы видели всю Умпырскую долину, лежавшую глубоко внизу.

Загремели доски, сброшенные с вьюков, казаки начали собирать княжеский шалаш. Улагай распоряжался, показывал, кому где устраиваться.

К нам подошел старый Пачо, стал лицом к обрыву, оперся на свой длинный налыгач, поднял голову к небу.

— Туман идет, Пачо, — с надеждой сказал Алексей Власович. — Откуда ему быть?

Лезгин ответил не сразу. Оглядел небо, горы, подумал.

— Аллах давит пальцем на вершины гор, и облака текут вниз. Скоро зима, Телеус. Готовь лыжи, уводи оленя с лугов.

На поляну въехали охотники во главе с князем. Ютнер направился к нам, спешился.

— Докладывай! — приказал Телеусову.

— На примете три рогача, ваше превосходительство. Отселева верстах в четырех.

— Так близко? Не спугнем своим лагерем?

— Никак нет. Не почуют. Они высоко. — И он показал вверх по горе.

— Добрая весть. Тогда я доложу. А что на Кише?

— Туман и дождь, мы в бинокль смотрели сверху. Вскорости, может, и снег уложится.

— Гадаешь? — Ютнер понимающе улыбнулся.

— Никак нет. Завсегда в эту пору.

— Значит, ходу не будет?

— Невозможно трудно, если отрежет от юга. Опасно даже.

Больше вопросов Ютнер не задавал. Ушел, а когда вернулся от князя, приказал:

— Поезжайте на место и смотрите за рогачами. Не упустить! Завтра утром встречайте нас. И чтоб без особых хлопот. Навести надо точно. Его императорское высочество далеко ехать не намерен, он слегка занемог.

— Слушаюсь! — Телеусов вытянулся.

Когда Ютнер ушел, он сделался такой веселый, живой. Потянул меня к артельщикам. У костра пахло наваристым кубанским борщом. Нам «насыпали» по полной миске. Плотно пообедав, мы еще позволили себе полежать с полчаса и только тогда ушли в горы.

Ночевали на полдороге, костер развели, вяленой говядины пожарили. Часов в пять утра Телеусов поехал искать рогачей, а мне приказал встретить тут князя и управляющего и вывести их к нашему вчерашнему ночлегу.

Сыпал мелкий дождь, скорее, морось. Сквозь непогоду виднелись горы, снеговая линия на них заметно сошла ниже.

Чтобы не проглядеть охотников, я спустился до опушки леса. Было еще темно. Ждал долго. Наконец послышался шум, топот. Всадники вышли прямо на меня. Впереди ехал Семен Чебурнов.

— Ты чего здеся? — удивленно спросил он.

— А ты куда едешь?

— На Мастакан. Видал? — и кивнул назад.

Грузной тушей на большой лошади сидел Демидов, его сиятельство граф Сан-Донато. Он… спал в седле. Крупная голова в тирольской шляпе с пером упала на грудь, бурка скособочилась, сбитая ветками, ружье в чехле болталось у самого стремени.