— Ах, вот оно что! Обычно у меня так: если оборвется нитка, падает палка, под ней проводка в дольмен, я слышу звон. Ну, и принимаю меры.

— Какие меры? Стреляете?

— Что вы! Выползаю и наваливаю у входа камни. А сама в лес.

За окнами коротко заржал конь. Катя поставила на стол пышки, чайник.

Вошел Саша, утомленный, ссутулившийся, увидел Андрея и вскинул руки. Помывшись, он уселся рядом.

Андрей протянул ему прокламацию:

— Ты сочинял?

— Нет. Текст прислали из Центра. Я так не умею. Кратко, сильно, убедительно. Даже ты уверуешь. — Он, казалось, не увидел ничего особенного в том, что Андрей посвящен в их тайну.

— Я не читал. Только заголовок.

— Ну, так прочти! Толковая вещь, поверь другу.

— Ладно, без агитации. Накрыл я вас, конспираторы. Вместе со связным. Дальше что?

— А ничего. Так и будет. На кордоне порядок. Зубры и прочие подопечные в полной сохранности.

— Ты убежден?

— Еще как! Сурена видел? Отличный человек. Сама преданность и деловитость. Так вот, среди пастухов на перевале он высший авторитет. Он приказал следить за диким зверем, как за своим стадом. Считай, что у тебя на этом кордоне не один егерь, а сорок. Браконьерам хода нет. Доказательства? Можешь приписать к своим итогам девять зубрят-сеголеток. Только один погиб. Нелепый случай: коровы затоптали, когда неведомо отчего бежали по узкому распадку. Олени все целы. И медведи. Ни одного выстрела на северном кордоне!

Кухаревич говорил быстро, был, что называется, в ударе. А Катя не спускала глаз с Андрея. Испытание дружбы. Хотят они того или нет, а ведь с этого дня Зарецкий — их сообщник. Или…

— Все отлично, — задумчиво сказал Андрей. — Но я боюсь другого. Приеду вот сюда в один не очень прекрасный день, а тут пусто, следы погрома, ни друзей моих, ни охраны. И за мной приедут.

— Риск неизбежен, он рядом с нами. Если какой провокатор… Но Сурен единственный, кто знает о типографии. Это надежный товарищ. Провал по его вине исключается. Никогда наше подполье не располагало такой надежной базой!

— Ах вы, товарищи революционеры! — И Зарецкий наконец-то улыбнулся.

Саша посмотрел на жену, она на Андрея. Все трое поднялись и минуту-другую стояли посреди комнаты в обнимку, молчаливо подтверждая неколебимую дружбу.

Уснули поздно, проснулись рано. И снова Катя осталась на кордоне одна.

Два всадника утром пошли в гору, на Абаго.

Наверху, в густых и сочных лугах, где коней никакой силой не удержишь от вкусной и сладкой травы, которую они хватают на ходу, — в этих лугах, осматривая скалы на той стороне Молчепы, Андрей сказал:

— Смотри, какой табунок туров. Сотни две, не меньше?

— Там и серны хватает. Я насчитал до семидесяти.

— Овцы-козы от твоих пастухов не забегают к ним?

— Исключено.

— Сказано категорично. И все же я боюсь заразы. Особенно от молочного скота для зубров.

— Они не встречаются.

— Ты так уверен…

— И ты уверуешь. Вот проедем две-три версты за Молчепу, увидишь.

Они с трудом отыскали переправу, вскарабкались на крутобережье, и Алан остановился, упершись грудью в невысокую, но прочную изгородь.

Сколько труда и времени затрачено на эту бесконечную по протяженности ограду, которая так искусно вписалась в естественные преграды, что подчас ее и заметить трудно! Всего-то три-четыре жерди, крест-накрест связанные перекрученной лозой, вделанные в камни, пропущенные дальше обрывов, чтобы ни одна прыгучая коза, ни один бычок из домашнего стада не проник на территорию диких зверей. Конечно, один егерь с такой работой справиться не мог. Разве те сорок помощников…

Андрей Михайлович готовился обстоятельно рассказать, как опасен ящур и другие болезни для зубров, как надо оберегать их от всякого контакта с домашним скотом, но вид изгороди, уходившей ломаной линией вниз и вверх по склонистому нагорью, избавлял его от поучения. Саша без приказа, по своей инициативе, принял самые надежные меры.

— Когда ты успел? — с признательностью спросил Андрей.

— Да так, потихоньку. Года полтора.

— Но зубры такую изгородь перескочат. Или собьют.

— И не подумают. Сколько наблюдаю, даже близко не подходят. Железом пахнет, человеком.

Они ночевали на западном отроге горы Тыбга. Проговорили у костра весь вечер, полночи. И о семейных делах, об Улагае и о положении в Охоте, теперь вроде уже ничейной.

— Ну, а что говорят о политике? — спросил Саша.