Шрифт:
А я подсматриваю за Пэйж Маршалл.
Подслушиваю. Где её можно найти.
«Подкрадываюсь» — неподходящее слово, но это первое, что приходит на ум.
Экран демонстрирует мне одну старуху за другой. Потом, на десять секунд, там Пэйж, которая толкает мою маму в коляске по очередному из длинных коридоров. Доктор Пэйж Маршалл. И я кручу ручку, пока могу слышать голос моей мамы:
— Конечно, — рассказывает она. — Я сражалась против всего, но всё чаще и чаще волновалась, что ни разу не была за что-то.
Экран демонстрирует сад, согнутых над костылями старух. Вязнущих в гравии.
— Ой, критиковать, осуждать и жаловаться можно на что угодно, но куда это приведёт меня? — продолжает рассказывать мама, её голос остаётся на заднем плане, пока экран по кругу демонстрирует другие помещения.
На экране столовая, там пусто.
На экране сад. Ещё старики.
Прямо какой-то очень подавляющий веб-сайт. «Смерте-Кэм».
Какой-то чёрно-белый документальный фильм.
— Ныть — это не создавать что-то, — продолжает мамин голос на заднем плане. — Восставать — не восстанавливать. Высмеивать — не возмещать… — и голос в динамике угасает.
Монитор показывает зал и женщину, с головой зарывшуюся в головоломку.
А я переключаюсь с номера на номер, в поисках.
На пятом номере её голос возвращается:
— Мы разобрали мир на части, — говорит она. — Но теперь понятия не имеем, что делать с этими частями, — и голос её снова исчезает.
Монитор демонстрирует один за другим пустые коридоры, которые тянутся во тьму.
На седьмом номере голос возвращается:
— Всё моё поколение: сколько бы мы ни прикалывались над разными вещами, это не делает мир лучше ни на грамм, — говорит она. — Мы провели столько времени, высмеивая созданное другими людьми, что сами создали очень и очень мало.
Её голос доносится из динамика:
— Свой бунт я использовала, как способ укрыться. Критикой мы пользовались, как ложным участием.
Голос на заднем плане:
— Только с виду кажется, будто мы чего-то достигли.
Голос на заднем плане:
— Я так и не вложила в наш мир ничего стоящего.
И на десять секунд экран демонстрирует мою маму и Пэйж в коридоре прямо у входа в комнату для кружков.
Из динамика доносится шершавый и далёкий голос Пэйж Маршалл:
— А как же ваш сын?
Мой нос уткнулся в экран — вот так я близко.
А теперь на экране я, прижавшийся ухом к динамику, одной рукой что-то быстро дёргающий туда-сюда в штанине.
На заднем плане Пэйж спрашивает:
— Как же Виктор?
И, на полном серьёзе, я почти кончаю.
А мамин голос отзывается:
— Виктор? У Виктора, несомненно, есть свои способы бегства.
Потом на заднем плане она смеётся и говорит:
— Материнство — опиум для народа!
И сейчас на экране прямо за моей спиной стоит девушка с конторки с чашкой кофе в руке.
Глава 18
В мой следующий визит мама ещё тоньше, если такое возможно. Шея у неё с виду кажется такой толщины, как моё запястье, жёлтая кожа тонет в глубоких пустотах между связками и глоткой. Лицо её не скрывает череп, заключённый вовнутрь. Она перекатывает голову на бок, чтобы увидеть меня, стоящего в дверях, а уголки её глаз забиты какой-то серой слизью.
Одеяло безвольно и пусто свисает между двумя возвышенностями её берцовых костей. Единственные другие ориентиры, которые можно разглядеть — это колени.
Она просовывает руку сквозь хромированные перила кровати, жуткую и тощую, — словно ко мне тянется куриная лапа, и сглатывает. Её челюсти движутся с усилием, между губ паутина слюней; и вот она говорит мне, тянется и говорит мне:
— Морти, — говорит. — Я не сутенёрша, — руки сжаты в узловатые кулачки, она трясёт ими в воздухе и продолжает. — Делаю заявление феминистки. Как такое могло оказаться проституцией, если все те женщины были мертвы?
Я принёс красивый букетик цветов и открытку с пожеланиями выздоровления. Это прямо после работы, поэтому на мне бриджи и камзол. Ботинки с пряжками и чулки со стрелкой, которые демонстрируют мои тощие ляжки, заляпаны грязью.
А мама требует:
— Морти, тебе нужно настоять, чтобы всё дело вышвырнули из суда, — и со вздохом укладывается на кучу подушек. От слюней изо рта белая наволочка окрашивается в светло-голубой, касаясь её щеки.
Открытка с пожеланиями выздоровления здесь не поможет.
Её рука хватается за воздух, и она просит:
— Ах да, и кстати, Морти, тебе нужно позвонить Виктору.
В её комнате тот самый запах, так же пахнут теннисные туфли Дэнни в сентябре, после того, как он таскает их всё лето без носков.