Продолговатый камень, зацепившийся на склоне холма, медленно остывал. Его оплавленные бока почернели, покрылись сетью глубоких трещин. Внутри его неслышно и невидимо металась обезумевшая мысль Импровизатора:

"Да, ты теперь камень. Пусть все остается, как есть... Но мука, мука! Она источит камень..."

"Умереть, остыть, рассыпаться в прах. Как еще может умереть камень? У меня нет рук, чтобы наложить их на себя. Нет ног, чтобы убежать от самого себя".

"Вернуться? Выйти из кокона? Бороться и побеждать?! Конечно, человеческая биоформа сейчас не подойдет - слишком высок уровень радиации. Вернуться - это значит возвратиться к человеческой деятельности, начать все сначала. Но где взять силы?"

"У меня тренированная мощная воля. Неужели она не победит инстинкт самосохранения? Погасить мозг - вот что мне нужно, единственно необходимо. Только перед тем..."

Это было последнее желание, и он решил тут же, не откладывая, выполнить его, чтобы не продлевать понапрасну муки.

Ким выращивал глаза.

Он нашел в своем коконе микроскопические трещины, и две ниточки клеток устремились к поверхности камня, чтобы там превратиться в мышцы, окружающие глазные яблоки, наполнить их стекловидным телом и дать каждому по хрусталику.

Он делал все наспех, и изображение получилось сначала расплывчатым, радужным. Импровизатор тотчас же отрегулировал резкость.

"...Пустыня. Как и семь лет назад. Черные камни, оплавленные обломки гелиостанции, никому не нужная коробка корабля, которая могла бы спасти, спасти... Господи, как я задержался. Уже скоро, любимая, подожди чуть-чуть... Там, на юге, за лесом, где был дом мой, что там? Ничего. Только пепел, пепел, пепел..."

Изображение опять заколебалось, расплылось.

"Да что такое?!
– гневно подумал Импровизатор.
– Даже такую мелочь, как глаза, ты не можешь настроить. Бездарь, тупица..."

И тут он понял, что моделировал глаза, не приспосабливая их к среде, к условиям, обычные человеческие глаза, и что они лежат сейчас на камне и... плачут.

Кое-что снаружи он все-таки различал. Валуны, огромные, но как-то странно дрожащие; наползающие друг на друга, какие-то белесые космы неподалеку, по-видимому, сочился дым, зеленое пятнышко в расселине скалы.

Зеленое... Киму вдруг вспомнился Генрих. Он прилетел тогда к Дзинтре, чтобы забрать его, подавленного и ошеломленного неудачей, и начал сразу же уговаривать: мол, не все потеряно. Он даже деревце уговаривал, хотя совершенно не владел методом психофизического воздействия на материю. Присел возле саженца, поглаживал его и внушал: "Надо зеленеть, братец. Что же ты поникло? Надо зеленеть".

Да, теперь он видел отчетливо: в расселине сохранилась горстка травы, это точно. Но что с того, что? Пора кончать. Камню пора стать камнем.

Ким попытался разобраться в своем новом естестве, чтобы понять механизм его действия и сломать его, убить. Но что-то мешало ему сосредоточиться.

Наконец он понял: трава, мешает зеленая трава в расселине. Он попытался прикрыть веки или как-то повернуть глаза, но у него ничего не вышло мышцы получали недостаточное питание.

И тогда в его опустошенном сознании шевельнулась крамольная мысль:

"А зачем камню глаза? Это, собственно, уже не камень... Ты уже не камень, слышишь?! Ты уже не камень!"

Он пытался отогнать мысль. Время шло, а она возвращалась и возвращалась.