Объявила, что лишь из страха признала Дмитрия за сына, а он ей не сын, не царевич...

Что выгадала, старая дура? Сидела бы нынче на престоле рядом с Дмитрием и с нею, Мариной. Сообща бы правили Русской Землей.

Мерзкая старуха. Правду-матку ей, вишь, понадобилось резать. Кому она нужна, правда? Так все шло хорошо, и, гляди ты, как обернулось... Посоветовалась бы хоть с невесткой, проклятая схизматичка.

Вдруг она почувствовала под сердцем толчок. В чреве ее перевернулся младенец.

Младенец, да!

Еще не конец надеждам.

Там потребная или непотребная, а младенец сей будет внук царя Ивана Четвертого.

Она и Ивашке Заруцкому так сказала, когда он вечером пришел на ее вдовье ложе:

– Так и назову Иваном - в честь деда.

– Ну и отчаянная же ты, Маринка!
– сказал Заруцкий, любуясь. Неужели сызнова добиваться пойдешь?

– А как же?
– она сказала.
– Конечно, пойду. Завтра же другому деду напишу, пану тате, чтоб подумал, как помочь мне и внуку.

И Ивашка это все весьма одобрил.

– Жалко только, - сказал, - не след нам больше здесь оставаться, больно срамно тут стало, да и страшно. Сегодня - Богданку, а завтра меня, а далее - не дай бог, и тебя. Не поглядят, что тяжела, - злы стали несказанно. Я так думаю: в Астрахань нам с тобой лучше надо податься.

– Почему в Астрахань?
– спросила Марина.

– К границе поближе. Может, на сей раз с востока придется кликнуть подмогу, из Персии.

– Ну, поедем, - согласилась Марина.

В Астрахани она родила мальчика. Родила в купецком доме, который стоял как-то так, что звоны всех колоколов влетали в окно и будили младенца.

– Пусть не звонят, - сказала Марина Заруцкому.

– Как же так, - тот возразил, - не звонить в божий праздник?

– У вас, схизматиков, все праздники да праздники, - сказала она. Трезвонят утром и вечером, тревожат престолонаследника. Скажи им государыня, мол, не велела звонить.

Что-то он строптивым становится, Ивашка. Вдруг спрашивал, глядя на младенца:

– Хоть бы знать бы, чей он? Мой или Богданкин?

Задним числом ревновать вздумал, что ли?

– Чей бы ни был, - она отвечала, - а внук царя Ивана Васильевича.

– То правда, - говорил он, стихая.
– Да, вишь, близок локоть-то, ан не укусишь. Не столь оно просто, сама уже, чай, уразумела.

Ей вдруг вспомнилась свекровь - мать рыжего. Как она тогда сидела в келье и кушала обед, успокоенная, - ее сын восходил на престол, черные дни остались позади, тихое ликование разливалось по лицу старой инокини. И как через несколько дней стояла возле лавки, на которой был распластан убитый Дмитрий. А у другого конца лавки она стояла, Марина.

Да, близок локоть...

Звонить перестали, однако. Ничем не нарушался сон царственного младенца.

– Что будем делать теперь?
– спросила Марина у Заруцкого Больше не у кого было спросить.

– Подумать надо, - сказал Заруцкий.
– Подумаю - скажу.

И сказал:

– В Персию будем подаваться, в Тегеран. Войска у хана просить.

– А даст он нам войско?

– Даром не даст, а посулишь ему отдать твои города - почему же не даст? Даст!

– Это Новгород-то да Псков?

– Новгород, Псков. Жалко, что ли?

Верно, ей жалко стало. Ведь не монета из кошелька - цельные города с пригородами, весями, лесами, покосами, жителями... Отдаст хану свои города - уже и вовсе ей тогда не над чем царствовать и не над кем.

– Без ханова войска царства не вернешь, - сказал Ивашка.
– А царства не вернешь - что с тобой будет? Знаешь?

Как не знать? Срам и смерть, что же еще?

– Никак нельзя тебе без царства, - говорил Ивашка.
– Залезла лисица в кувшин головой - теперь не выпростаешь.

Прав, прав, дьявол.

– Хорошо, - сказала Марина.
– Поедем в Тегеран.

Они сели в челн в летний жаркий день. Голубая река широко текла в своих берегах. Перекрестясь, отчалили. Вот и Астрахань позади. Купецкая торговая Астрахань с безмолвствующими звонницами. Что-то ждет их в Тегеране?

Она занесла ногу за борт челна, и Ивашка помог ей выйти на берег. Песок сразу насыпался в башмак, жаля нежные пальчики, шлейф волочился по песку, она рывками подтягивала за собой этот грузный шлейф, конца песку не было видно, лишь кое-где, серебрясь, шевелился под солнцем ковыль. Здесь был край ее царства, край света и край ее жизни. Последние свои шаги совершала она, вонзая в песок каблуки, опираясь на руку Ивашки Заруцкого не на руку венценосных мужей-царей, а на руку любовника, злодея и негодяя - она знала, что он негодяй, - но шла за ним, ибо он был последний ее советчик и помощник, он поманил ее тем престолом, на котором ей так любо было восседать, и достигнуть этого перекрестка поможет Ивашка.