– Спасибо за предупреждение, кардинал, – в тон ему ответил Тарас. – Примите и вы мой совет, даже два: никогда более не вмешивайтесь в мои дела и не трогайте моих друзей. Программы ОСИП ваши я, конечно, нейтрализую, но обещаю в случае повторного их запуска пустить по вашему следу кое-что помощней. Договорились?

Рыков выключил связь.

Тарас передал трубку парню, который тут же начал звонить кому-то, и вышел из зала. Он знал, что угрозы Рыкова – не пустые слова, но верил в свои силы и менять принятые решения не намеревался.

Матвей вспомнил о своей идее проведать родителя Стаса, когда мальчишка не пришел ночевать. Кристина уехала в Рязань, по ее словам, навестить родных, чему Матвей был даже рад, собираясь провести кое-какие эксперименты с «черным файлом», а вот отсутствие Стаса огорчило. Парнишка чем-то напоминал самого Соболева в детстве, увлеченностью и упорством скорее всего, и наблюдать, с какой жадностью он занимается физкультурой, торопится наверстать упущенное, было чрезвычайно интересно. К тому же Матвей в душе считал его чуть ли не своим сыном, а для неженатого мужчины двадцати восьми лет (или тридцати, если считать опыт двух лет «прошлой» жизни), привыкшего жить свободно, это было сродни самопожертвованию.

К бабушке Стаса, Марии Денисовне, проживающей в доме по улице Ольховской, недалеко от Казанского вокзала, Матвей заявился пораньше, в начале восьмого утра. Старушка уже встала и хлопотала на кухне, когда в квартиру зашел «друг отца Стаса». Она так и не поняла причин, по которым Матвей выдал себя за «друга» и стал помогать ей и мальчишке. В глубине души она подумывала о «замаливании грехов», совершенных «раскаявшимся» Соболевым, однако никогда ни о чем его не спрашивала и встречала всегда с радостью. Однако сегодня Мария Денисовна была явно не в духе, куталась в платок и норовила отвернуться, пока Матвей не разглядел на лбу ее лиловые пятна, а на щеке свежую царапину. Задержал старушку, мягко дотронулся до щеки, кивнул на дверь спальни.

– Он?

– Да это я упала, запнулась о половик, ноги-то уже не ходят совсем… – начала Мария Денисовна и заплакала, закрывая лицо ладошками.

– Стас спит?

– В зале, на диване. Побил Сергей его вчера крепко, не пустил никуда. Вы уж не серчайте на него, пьет ведь кажен день…

Матвей шагнул к двери спальни, и старушка ухватила его за рукав.

– Матвей Фомич, ради Бога, вы уж с ним… помягче. Когда трезвый – вроде и неплохой человек, а когда пьяный…

– Не беспокойтесь, Мария Денисовна, – усмехнулся Матвей. – Человек я мирный, драться не люблю.

В спальне воняло перегаром, немытым телом и носками, вещи отца Стаса валялись разбросанные по всей комнате, у кровати стояли пустые бутылки из-под пива и водки. Сам постоялец лежал поперек кровати в трусах, упрятав голову под подушку. Матвей смог теперь рассмотреть его во всех деталях.

Был тридцатипятилетний «гроза бабушки и сына» хил, тщедушен, рыж, носил бороду и усы – Матвей снял с лица подушку, чтобы разглядеть его – и не мылся, наверное, с месяц. На тыльной стороне ладони правой руки были выколоты имя Сергей и кинжал, на левом плече – русалка и еще один кинжал.

Покачав головой, преодолевая брезгливость, Матвей взял его на руки, отнес в ванную и пустил воду. Вымыл с мылом, затем пустил ледяную воду и сунул голову Сергея под струю. Тот задергался, замычал, пытаясь освободиться, стал ругаться, хрипеть и кашлять, перепугав Марию Денисовну, которая прибежала в ванную спасать зятя. Матвей выпроводил ее и продолжил приводить пьяного в порядок. Через десять минут ему удалось это сделать, а так как Сергей сам идти не мог, пришлось нести его в спальню завернутым в простыню. На пути встретился проснувшийся Стас с синяками на лице, на плечах и худеньких руках. Несмело глянул на Соболева снизу вверх.

– Лечить будешь?

– Буду, – усмехнулся Матвей. – Потом тебя.

– Меня не надо, на мне все заживает как на кошке.

– Разберемся.

Матвей распахнул дверь в спальню, свалил запеленутого Сергея на кровать и закрыл дверь. Сел напротив, настраиваясь на воздействие и сдерживаясь, чтобы не дать алкоголику по морде.

– Кто ты такой? – просипел Сергей, синий от холода и алкогольной абстиненции. – Опохмелиться дашь? Помру ведь.

– Не помрешь, – сказал Матвей. – Сядь!

– Чего?

– Сядь! – Слово прозвучало, как щелчок кнутом.

Сергей вздрогнул, широко раскрывая еще мутноватые глаза, повозившись, сел, и в этот момент Матвей обрушил на него свой раппорт мыслевнушения.

Бывший зэк, отсидевший за кражу и разбой пять лет в Самарской колонии, прошедший огни и воды, не допускавший мысли, что калечит своим поведением душу сына, получил вдруг сильнейший шок, который лишил его способности говорить и думать. У него даже сердце остановилось на несколько секунд, пока Матвей не заставил его заработать снова.