Шрифт:
Брат Така вроде бы еще не понял где находится, но уже знал главное — его враг, враг его Веры был совсем рядом — рукой достать, ножом дотянуться. Хотя Шумон и понимал, что монах сейчас не опаснее червя или гусеницы, но по спине все же пробежала волна холодной дрожи. Это продолжалось всего мгновение, ощущение, едва появившись, сразу исчезло.
— А-а-а-а-а, — заорал Брат по Вере, готовясь сказать что-то безжалостно-грозное, но кто-то невидимый в темноте, подскочил к нарушителю тишины и наотмашь, без жалости хрястнул того по голове. Шумон охнул, а монах страшно лязгнув зубами, перекусил свой крик. Вопль оборвался.
После этого Шумон окончательно понял, что с разбойниками ему не договориться. Нет, он и сам считал, что орать нечего, но затыкать рот монаху таким способом — это уже слишком.
В следующий раз монах очнулся быстро. И снова увидел Шумона. Урок, однако, пошел ему на пользу.
— А-а-а-а-а, — протянул он страшным шепотом. — Живой, дьяволов прихвостень! Нет у тебя силы против истинной веры!
Едва слышный голос монаха чудесным образом передавал весь накал бушевавшей в нем ненависти. Он не мог не попробовать разорвать веревки, дернулся. Шумон сочувственно поморщился, представив, что вот-вот выскочит какой-нибудь разбойник и прежним способом отправит монаха в небытие, но обошлось. Началась игра.
— Убью, гадину!
Шумон вытаращил глаза.
— Меня-то за что? Разбойников убивай, Хамаду… Я, что ли тебя так отделал?
Монах попробовал перегрызть веревку, но быстро понял, что в этом случае он не сможет говорить с книжником, а сдержаться он не мог.
— Ты, тварь, хуже их. Ты дьяволов пособник!
— Нет никакого дьявола! И не было никогда! — шепотом отругнулся Шумон. — Дурак ты… Я же тебе уже говорил.
Монах задергался так, что лошадь оступилось.
— Я-то может и дурак, да с Кархой на одной стороне, а ты..
— И Кархи нет и Пеги твоего нет.
Монаха уже нельзя было разозлить больше и он, задохнувшись, ответил тем же злым шепотом.
— Моего?
Злоба выпрыгнула из него плевком. Он плюнул, но не попал в Шумона.
— Твоего! Твоего, паскуда! Ты дьявола в часовню привел!
Шумон молчал и только головой качал недоуменно.
— Ты что, заговариваешься? Видно сильно тебя по голове саданули…Чего ты несешь? Какого Дьявола?
Монах продолжал шепотом сквернословить, и он не прерывал его, только языком цокал. Когда монах иссяк, он сказал с сожалением:
— Если бы в злых духов верил, то сказал бы, что ты злым духом одержим…
— Сам ты злой дух!
— Да сколько тебе говорить, что нет ни злых духов, ни Кархи, ни Дьявола…
— Дьявола нет? — чуть менее задиристо спросил монах. — И не было скажешь? Да я же ведь его своими глазами видел! Или, скажешь, почудилось мне?
Шумон кивнул.
— Ну… После того, как тебя по голове бьют многое может показаться, — ответил безбожник. — Голова-то не болит?
Монах упрямо мотнул головой и закусил губу от боли.
— Вот. Болит… Ты хоть помнишь, как мы в часовню пришли? — спросил он, постепенно забирая нить разговора в свои руки.
— Все помню, — вздыбился монах. — Все до тонкости помню. И спор помню..
— Правильно, — в голосе Шумона мелькнуло одобрение.
— И чем закончился…
Шумон хмыкнул, словно сдержал смех.
— Да… Птичка вовремя прилетела! А то могли бы и подраться с тобой.
Монах поперхнулся, а Шумон, словно и не заметив этого, продолжил.
— Хорошо, что послание Старшего Брата тебя успокоило…
— Врешь! — шепотом взорвался монах. — Не было никакой птицы, а у тебя Дьявол в мешке!
Шумон затих, словно затаился, потом сказал.
— Как же они тебя приложили…
— Что ты мне зубы заговариваешь? Ты же своими руками из мешка своего поганого Дьявола Пегу вытащил!
Монаха передернуло от отвращения, как он вспомнил, что произошло в часовне.
Тучи над ними разошлись, и Мульп высветил сочувственно сморщенное лицо эксбиблиотекаря.
— Досталось тебе, — тихонько сказал безбожник. — Они же, гады, всю память тебе отбили…Ты хоть имя-то свое помнишь?
— Все я помню.
— А мое?
— Прислужник Дьявола!
— Хватит тебе, — резко оборвал его Шумон. — Я серьезно… Похоже, что у тебя из головы много чего выскочило… Говори как меня зовут!
— Безбожник Шумон..
— Ну, слава Кархе! А кто тебя в лес отправил?
Монах застонал.
— Руки бы только развязать… Придавлю тебя, гада….
— Забыл, значит, — грустно прошептал безбожник… — Ладно я тебе все сам расскажу.
Он бесстрашно придвинулся, сколько мог к монашескому уху и зашептал.