– Липпо!
– испуганно вскричала женщина.
– Не трогай его, ведь это было давно. Он больше обо мне и не думает.

– Ах ты наглая вошь из поповского племени! Так он о тебе больше не думает? Ну, так я ему напомню!

– Не забудь, Липпо, что он служит святой церкви!

– Вот я ему и врежу по горбу за всю святую церковь! Чтобы ни один христианин эту мразь больше знать не хотел!
– грозился сапожник.
– А что ты не виновата, я тебе не верю. Погоди, вот вернусь, ты еще свое получишь!

С этими словами он схватил свою толстую дубовую палку, которой загонял в стойло упиравшихся мулов.

– Я убью его!
– сказал он решительно.
– Я уничтожу этого грязного пса среди попов, этого трижды проклятого вора, эту скотину! Если придет виноторговец Тальякоццо, скажи ему, что его сапоги еще не готовы - с ними, мол, много работы. Вообще-то, я ими еще и не занимался, но этого ты ему не говори. Пусть подождет! Я ему должен задаток, но скоро все сделаю... А ты ступай, покорми ребенка, слышишь? Он уже не спит!

И он быстрым шагом отправился в Монтелепро.

* * *

Он представлял себе этот район как часть города с каменными стенами и двухэтажными домами, с просторной базарной площадью и гостиным двором, с красивыми аллеями, улицами и каменными колокольнями, но, когда после пятичасового пути он поднялся на вершину горы, то увидал лишь кучку бедных домишек, где жили козопасы. Это и было Монтелепро, и дом священника выглядел немногим лучше пастушьих.

Священника не было дома. Поскольку он уже составил и накрепко запечатал у себя в голове воскресную проповедь, то решил прогуляться в соседнюю деревню к мельнику, с которым хотел договориться о том, сколько зерна и сена следует получить хозяйству храма. Сапожнику пришлось долго ждать на деревянной скамье перед домом священника. Поглядывая по сторонам, он заметил нескольких детей, игравших в песочнице; у всех у них были светлые волосы и брови, и все они были очень похожи на злополучного ребенка его жены. Он ничуть не удивился этому, ибо твердо уверовал к то, что священник имеет связи со всеми женщинами и девушками прихода. Однако чем больше он думал об этом, тем жарче разгорался в нем гнев на недостойного пастыря. Он сшибал палкой головки осота и бормотал:

– Козел среди попов! Мошенник!

Наконец священник вернулся домой. Он был очень утомлен и еле дышал после торопливого подъема в гору. В одной руке он нес освежеванную тушку зайца, в другой у него был носовой платок, которым он поминутно вытирал свое круглое, раскрасневшееся от жары и мокрое от пота лицо. Он уже знал, что кто-то дожидается его у дома - ему сообщил об этом встречный мальчишка. Но он полагал, что незнакомец явился по поводу погребения или крестин, а может быть, и для того, чтобы купить головку козьего сыра. Поэтому он очень удивился, когда разъяренный сапожник подскочил к нему и, потрясая палкой у него под носом, заорал:

– Вот так поп! Настоящее зеркало святости! Скажи-ка, что ты сделал со своей служанкой?!

– Я послал ее с утра на огород!
– испуганно крикнул священник.
– А что, она еще не вернулась? Изабелла! Изабелла! Да вот же она!

Он подал зайца старой служанке, выбежавшей из дома с простыней в руке, и сказал:

– Возьми его и приготовь в бульоне с уксусом, лавровым листом, травками и мускатным цветом, как я люблю. Мне его дал мельник из долины. Он сегодня ночью поймал его в петлю. Не каждый день нам так везет.

– Мускатный цвет кончился, - возразила старуха, осматривая зайца.
– Да к тому же для бульона надо бы фиалковых листьев и перца горшком...

– Так сходи к торговцу в Капранику. Если бы я знал, сам бы тебе все принес. Так что? Чего ты хочешь от моей служанки?

– Да я не эту имел в виду, - сказал сапожник уже почти спокойно.
– Я говорю про другую служанку, которая была у тебя раньше. Чудесные примеры богоугодного поведения подаешь ты своей пастве!

– Та, что служила раньше? Да, верно! Ту я прогнал, так как был ею недоволен. Мало того что она выпивала псе молоко из горшков и воровала свежие яйца из-под несушек, так еще стала таскать у меня из карманов медяки, которые крестьяне платили за восковые огарки. К тому же она была глупа, ленива и зловредна. Она и сейчас где-то поблизости шляется - еще вчера я ее видел...

– Сколько же у тебя было служанок?
– вскричал сапожник.
– Так, глядишь, и голова кругом пойдет! Нет, я и не ту имею в виду, а другую, к которой ты однажды вошел в кухню, когда она в одной рубашке сидела у плиты. Это было прошлой весной. Ну что, теперь вспомнил?

– Изабелла!
– позвал священник, и служанка, уже было собравшаяся в дорогу, подошла к нему.
– Слушай внимательно! Из-за пустых вопросов этого человека я чуть не забыл самое главное. Когда будешь у торговца, возьми еще полфунта ладана. У меня ни зернышка не осталось, а завтра воскресенье. И пусть он его запишет в долг, как перец и фиалковый лист!

Лишь теперь он повернулся к сапожнику.

– Так вот!
– нетерпеливо сказал он.
– Я не знаю, чего ты от меня хочешь! Прошлой весной меня тут еще и не было. Тогда я служил в Фонтанилле, если ты знаешь это место. Это в двух днях пути отсюда.

– Так, значит, ты здесь меньше девяти месяцев, - пробурчал сапожник.
– Жена мне не сказала, что у вас теперь новый священник. А где прежний? Я должен видеть именно его, и уж ему-то я скажу кое-что насчет его служанки!

– Этого достойного старца я очень хорошо знал, - сообщил священник. Он умер. Господь упокоил его душу. Семьдесят шесть лет он прожил в этом приходе и за одно это удостоился небесного блаженства. Ведь здесь такая нищета и скудость, что никто другой не захотел бы поехать сюда. На этих каменистых почвах ничего не родится...