– Как не ходят?
– удивился я.
– Почему?

Он не пошевелился.

– Потому что нельзя убиться...
– проворчал он.

Это объясняло все. Нельзя убиться...

И неожиданно меня осенило. Горы - это испытание. Одно из тех, какие имеют смысл лишь тогда, когда не известно, чем все может кончиться. А теперь это испытание можно повторять до бесконечности. Даже не потому, что невозможно убиться. Перестало существовать ограничение во времени. Никто не идет в горы, самое большее - приезжают посмотреть отсюда на залив.

Лучшего приговора операции "Вечность" не придумаешь. А ведь горы - всего лишь один из возможных вариантов. Можно привести их тысячи. Здорово нам удружили. Сами не представляют, как здорово...

– Вы не можете умереть, верно?
– спросил я, еще не успев как следует подумать.

Он рассмеялся. Вряд ли такое случалось с ним чаще, чем раз в десять лет.

– Я?
– пробормотал он наконец.
– Нет, сынок. Я слишком стар. Ни папочки, ни мамочки... Я свое прожил... Ты - другое дело. Может, когда-нибудь вернешься сюда. Я не могу умереть, надо же...
– он опять рассмеялся.
– Отлично ты это придумал, сынок...

– Спасибо за воду, - сказал я, пятясь к выходу.

– Не за что, - в голосе старика по-прежнему звучало веселье.
– Куда поедешь теперь?

Я пожал плечами.

– Никуда. Переночую здесь.

Он принял это как должное.

– Ну, тогда спокойной ночи.

Ледник на одной из отдаленных вершин вспыхнул. Несколько минут лучи солнца словно просвечивали сквозь куполообразную вершину горы, потом сразу наступила тьма. Я перешел на западный край площадки и постоял там, провожая взглядом сходившие с поверхности моря краски. Чувствовал я себя странно. Шум крови в висках отгораживал меня от звуков вокруг, отголосков далекого порта, усыпляющих поселки, и тихого поскрипывания кресла в нескольких метрах отсюда. Снова вспомнились слова старика: "Но в горы не ходят".

Разумеется. Они должны были это предвидеть. Но, вероятно, решили, что игра все же стоит свеч. А если нет? Если они приняли все на веру, опираясь на мнение энтузиастов, подтвержденное не аргументами, а авторитетами? Пускай, это их дело. Что до меня, то я не позволю лишить себя такой штуки, как время.

Мне стало зябко. Холодало быстро, как всегда на такой высоте. Потирая руки, я спустился к портеру. Разложил кресло, поднял стекла и устроился поудобнее. Некоторое время бездумно глядел в пластиковую обивку салона, потом уснул.

Разбудило меня покачивание. Я открыл глаза и увидел прильнувшее к стеклу лицо старика. В левой руке он держал кружку, а правой за ручку покачивал машину.

Я переждал, пока спинка кресла поднимется, и отворил дверцу. Взял кружку и, обжигаясь горячим молоком, осмотрелся. Солнце стояло высоко. Воздух был насыщен влагой.

– Хорошо спалось?
– старик показал бородой на крышу портера.

Я допил молоко и вернул кружку.

– Как везде, - сказал я.
– Благодарю.

– В горы идешь?
– спросил он.

Я задумался. У меня не было никаких планов. В горы я мог пойти с таким же успехом, как, например, поиграть в теннис. Либо полететь в Антарктиду.

Я вылез из машины, потянулся, пригладил волосы. Старик отступил на несколько шагов. В глазах у него таилась улыбка.

И тут совершенно беспричинно меня охватило бешенство. Они позволили превратить себя в бессмертные деревья и еще недовольны, когда кто-то думает иначе! Я им скажу. Мне есть что им сказать!

Я стиснул челюсти. На лице старика отразилось удивление, потом что-то вроде обиды, наконец, опасение. Он отошел на несколько шагов и протянул вперед руку с кружкой, словно хотел заслониться от меня. Мне это было безразлично. Я проворчал что-то, вскочил в машину и изо всех сил хлопнул дверцей. Звук получился такой, будто громыхнула куча пустых консервных банок. Я запустил двигатель и рванул с места. Обернулся я всего лишь раз. Старый проводник стоял неподвижно, все еще держа в вытянутой руке пустую кружку.

Треть комнаты занимали актеры в исторических костюмах. Сцена изображала бальный зал. Актеры двигались с каким-то неестественным шармом, свидетельствовавшим о том, что им есть что скрывать друг от друга. Что именно, я так и не узнал, потому что мать тут же выключила звук.

– Мы беспокоились, - сказала она просто.
– Никто не знал, где ты.

Ни слова о Фине.

Я присел на подлокотник ее кресла.

– Бывает, - проворчал я.
– Тут уж ничего не попишешь. Как отец?

Мама взглянула на лесенку, ведущую на второй этаж.

– Работает, - вздохнула она.
– Был Грениан. Говорит, проходил мимо и забежал, чтобы повидать тебя. Рассказывал о спутниках Сатурна.

Да, Грениан действительно некоторое время был там. Но вряд ли его обратная дорога со спутников Сатурна проходила мимо нашего дома. Незачем было обращаться к компьютеру, чтобы додуматься, чему я обязан такой "случайностью". Вернее, кому.

Грениан. Человек, которого я любил больше всех профессоров и которому обязан больше, чем кому бы то ни было. В свое время именно он подкинул мне идею о планетарной службе, когда уже после экзамена по пилотажу я пришел узнать его мнение о какой-то части моей дипломной работы. Старая история. Конечно, в любой другой ситуации я чувствовал бы себя увереннее, зная, что он рядом. Однако сейчас - лучше бы он еще на несколько месяцев задержался на спутниках Сатурна.