А поскольку он, Второй, член этой комиссии - был грех, заставили вступить свои же из министерства, чтобы прощупать обстановку и быть в курсе дела, - то инспекция приедет и к ним в страну.

Королева чего не любила для себя лично, так это надсмотрщиков, учителей и всяких указаний - она этого не могла выносить еще со времен вербы.

Она сказала, что в свою собственную страну она никого не пустит, никого.

Второй скромно ответил, что тогда все поймут, что у них нарушаются права человека, и не пустят, в свою очередь, самое Королеву с визитами в свои государства: все поездки доброй воли в богатые и цивилизованные страны отменяются!

В бедные можно, но там всюду как и тут, стрельба, очереди и в гостиницах тараканы.

–  Прекрасно, - ответила Королева, - пусть приезжают. Но только не на Вербовское шоссе!

(То есть в Дом скорби.)

–  Они как раз туда и едут, - возразил Второй скромно, - им кто-то настучал.

–  Прекрасно, - опять сказала Королева, - ты мне начинаешь ставить палки в колеса, а? Я люблю, когда меня не любят, но люблю какой-то странной, мучительной любовью. Ты схватываешь ситуацию?

–  Схватываю, - отвечал побледневший Второй.

Короче, Королева предложила сменить название учреждения на Вербовском шоссе и вместо "Дом скорби" назвать это дело "Школа драматического искусства", а для больных ввести звания "студент" и "выпускник" (выпускниками в шутку называли самых древних старичков и безнадежных больных) - что же касается санитаров, то они отныне именовались "педагоги по технике речи", а врачи носили звание "мастеров".

Буйное отделение имело отдельную вывеску "Курсы пластической импровизации".

В нищую психушку были временно свезены театральные костюмы с киностудии.

И когда Королю и Королеве были представлены члены комиссии ООН, все уже было готово.

Глуповатый Король спросил:

–  Как долго уважаемые пробудут в нашей стране?

Комиссия ответила, что они временем располагают.

Королева, в свою очередь, поинтересовалась:

–  Уважаемые знают адреса учреждений?

–  О да, - ответили ученые, разномастные, бородатые и лысые, в бейсбольных кепках, очках и майках, несолидные какие-то.

–  А можно ознакомиться со списком? - спросила Королева.

–  О да, - сказала комиссия.

–  А что это у вас за адрес, Вербовское шоссе! Там нет никакой больницы, там теперь Школа драматического искусства.

–  Ой, - воскликнул Король, - а я и не слышал, надо же! Молодые актриски, а? Давно это у нас?

–  Ты что, - с ненавистью улыбаясь, отвечала Королева, - да ведь я кончала эту школу! Давным-давно, ты что!

–  Прекрасно, - сказала комиссия, - мы изучаем также и учебные заведения, и тюрьмы, и детские сады, и казармы: всюду, где могут нарушаться права человека.

–  Что вы, - сказала Королева. - Какие там права! У нас с этим давно все в порядке.

–  Итак, едем на Вербовское шоссе! - заключила комиссия.

–  Я с вами, - улыбнулась Королева.

–  А у меня государственный вопрос, - сказал глупый Король, держась за живот. - Я остаюсь.

Но комиссия не взяла Королеву, поскольку у них был только экологически чистый транспорт, многоместный велосипед, на котором они ездили из страны в страну, ни от кого не завися; велосипед был снабжен также полевой кухней и балдахином от дождя.

И пока Королева шла вдоль почетного караула, пока гремели залпы в ее честь и раскрывались ворота, пока начальник стражи рапортовал, а гвардейцы, держа равнение, расходились в стороны - короче говоря, пока шло без сучка без задоринки ежедневное провожание Королевы за калитку (любое нарушение каралось расстрелом на месте при помощи взвода товарищей), велосипедисты давно уже приехали в бывший Дом скорби на Вербовском шоссе.

Комиссия прошла мимо учебной аудитории, где сидели по койкам студенты, каждый в роли Наполеона, и, скандально пуская в ход кулаки и табуретки, обсуждали план действий под Ватерлоо - а педагог, кисло улыбаясь, раздавал всем очень большие витаминки.

Далее комиссия миновала комнату, где Ленин говорил речь, бегая по столу, а пятнадцать других Лениных лежали почему-то привязанные на кроватях и махали руками и ногами, а педагог ловил бегающего Ленина и орал на студентов громким голосом, как и полагается режиссеру, но его никто не слушал, потому что все присутствующие тоже произносили речи кто какую хотел.

Далее следовали курсы пластической импровизации, где шел спектакль "Каторга" и все актеры были прикованы цепями к стене, разнообразно импровизируя позы страдания, а педагог по технике речи играл роль свирепого надсмотрщика настолько удачно и был так хорошо загримирован, что комиссия даже зааплодировала, - судите сами: на голове шерсть до бровей, носа нет, одни дырки, зато брови мощные, как руль у велосипеда.