— Если ты того разговора забыть не можешь, так напрасно…

— А я-то думал — это ты на меня зол остался.

— Было, — снова стерпел Борька, — было, да прошло. Тогда тебя все поддержали, а могло и иначе обернуться. Везучий ты во всем. Славка, сам об этом навряд ли догадываешься — какой везучий!

— Есть немного, — Хлебникову начинал надоедать этот бестолковый разговор.

— Думаешь, я на публику работал?

— А хрен тебя знает!

— Ладно, верно говоришь, чего там! Но не в этом дело.

В чем дело, Борька не договорил — все не мог никак приступиться. Но желание разложить Славку, сбить спесь с него не пропадало.

Какие-то невнятные опасения снова сбили Черецкого с прямого пути, понесли совсем в другую сторону — он начал с того, о чем не помышлял говорить кому бы то ни было.

— Тебе приятель твой, Ребров, — спросил он, подозрительно прищурив глаза, — не говорил, что это он в офицерском городке делал?

— А ты откуда знаешь?

— Неважно, отвечай прямо. Или вы с ним заодно?

— Сам там был?

— Может, был, а может, не был.

— Значит, был! — твердо сказал Славка.

— Ну допустим! — признался Черецкий. — Была причина, а его что занесло в офицерскую общагу?

Славка развел руками.

— Там, кстати, Каленцев наш живет. Не доходит?

— Пока нет.

— Может, он про нас про всех ему докладывать ходит: мол, то да се?! Стучит себе настукивает за дополнительную пайку, а? А мы, лопухи, довольные — ах, Сереженька…

— Придержи язык! — резко оборвал его Славка. — Может, ты сам стукарь?! А на Серегу поклеп наводишь, чтоб глаза отвести, а?!

Черецкий не ожидал такого и искренне изумился, не успел даже обидеться, а Славка продолжил:

— Не нравится? Чего же ты, проглотил свое помело поганое, парашник?! Давай мети!

Борька промолчал, сглотнул накопившуюся во рту слюну.

— Не нравится! Так и других не поливай, Боря. Думаешь, я не помню, как ты шороху давал трепачу, тому самому, что про тебя с Кузьминой сплетни разводил. Помню! Тогда ты весь прямо кипел от благородного гнева, а сам?!

— Да я только спросил, — возмутился Борька и махнул рукой. — А вообще-то бывает, тянет за язык сила какая-то: и не хочешь иной раз ляпнуть чего-нибудь, а все равно ляпнешь, черт бы ее побрал!

— Ага, вроде бы не вина твоя, а беда?!

— Получается так.

— Про силу никто не знает, а погань всякая из твоего хaвала вырывается! Ты это прочувствуй, Боря, тебе же легче станет.

— Ну ты не перебарщивай, — остановил его Борька, — а то и по морде схлопочешь, мне рог сшибить, как плюнуть, понял?!

— Ладно, — согласился Хлебников, нe фига мусолить — сами не без недостатков, — добавил он самокритично. — Ты из-за Сереги пришел?

— Да нет, — оживился Черецкий, — хотел с тобой потолковать.

Славка с тоской поглядел на отложенную книгу.

— Я тут поднабрался немного, по истории, — продолжил Черецкий, — есть, как говорится, предмет для обсуждения.

— Ну так выкладывай.

— Сейчас. Не гони. Ты вот травишь свою… — Черецкий хотел сказать «тюлю», но сдержался и решил вести спор, что называется — корректно. — А все уши распахнули — рады верить.

— И очень хорошо.

— Ага, хорошо для тебя.

— Это почему же? — удивился Славка.

— А потому, что ты пуп земли — вот, думают все, какой умный, все-то он знает. А ты и рад лепить что ни попадя! — не сдержался Борька. — А лепишь-то — горбатого, лапшу на уши вешаешь!

— Не понимаю.

— Погоди, погоди! Щас я все по полочкам разложу. Начнем… с середины. У тебя воев Святославовых сожгли, и все, так?

— Да, — Славка не понимал, куда клонит Черецкий.

— А вот и нет! — Борька торжествовал. — Язычники на Руси как погребали мертвых? Раз ты такой начитанный, должен знать.

— Сжигали, потом тризны, поминки с воинскими игрищами устраивали, — ответил Славка.

— Так-с, с этим ясно! — засиял Черецкий. — Игрища, пиры!

— Мне-то ясно, — осек его Славка, — а тебе вот, видно, не очень.

— Ясней некуда — перепутал все, а выкрутиться слабо! — Черецкий успел перекинуть костяшку на мысленных счетах в свою сторону — "один — ноль".

— Пускай. Ну, а как ты представляешь: после сражения воины — раненые, усталые — вынуждены были рыскать в поисках леса, рубить деревья, складывать огромные срубы ведь хоронить надо было сотни погибших товарищей, в полях их не бросали, да потом еще насыпать сверху курганы, так, что ли? На чужой территории, под носом у вражеской армии, бросив все военные планы, так? А потом пировать на виду у всех и игрищами себя тешить?