Через полчаса дело было сделано. Славка последний раз отжал тряпку, старательно разложил ее перед входом, чтобы вытирали ноги. Ведро и швабра заняли свое законное место в бытовке.

Из-за двери появилась голова Новикова.

— Годится! — сказал он. — Можете отдыхать, Хлебников.

Во дворе защелкали затворами, пришла смена с постов.

Славка встал у дверей, закурил. Улыбки на его лице не было. "Сейчас вся эта орава в минуту уничтожит плоды труда моего!" — подумалось ему с неотвратимой грустью.

Ребята приближались к входу в караульное помещение. Впереди шел Ребров, за ним Борька Черецкий, Леха, Мишка Слепнев и все остальные.

— Вытирайте ноги получше! — выкрикнул, не надеясь на успех, Славка.

Ребров старательно затоптался на разложенной тряпке, сбивая ее в комок.

— Ну ты чего застрял?! — возмутился Слепнев. — Освободи-ка проход!

— А в лоб не хочешь?!

Задние поднажали и протолкнули Сергея в караулку как пробку внутрь бутылки.

— Куда прете? Ноги вытирайте? — не вытерпел Славка.

— Ша! — пробасил Слепнев. — Ссокуха, поломойка ты наша!

Прямо на глазах вся наведенная им чистота исчезла бесследно: c сапог обсыпались комья глины, липкие листья ночью шел дождь. Славкин голос потонул в гуле. Еще бы, после двух часов вынужденного молчания все старались наговориться всласть. Им было не до Славки и его хозяйственных забот. Сергей прихлопнул по плечу:

— Ну ты молоток! Один и такую чистотищу навел!

Сейчас это прозвучало как издевательство — в коридоре была грязь, дальше некуда. Ответ застрял у Славки в горле. А пришедшие разносили сор по комнатам. На шум выбежал Новиков.

— А ну, на улицу сапоги чистить! — погнал он всех. Ребята неохотно поплелись к дверям.

— Самого-то на пост не загонишь — проворчал Слепнев под нос. — Постоял бы с наше!

Новиков уставился на Славку.

— Придется еще разок попотеть! — сказал он и захлопнул дверь.

Не было печали! Славка в сердцах поддел ногой валяющуюся посреди коридора тряпку. Та покорно взлетела к потолку, разбрызгивая по стенам черные капли. "Так-с, и ты туда же! Никакого просвета!" Он опять засучил рукава, сдвинул за спкну подсумок и пошел в бытовку, где его поджидали старые знакомые здоровенная деревянная швабра и ведро с двумя выведенными масляной краской буквами: КП — караульное помещение.

"Привет, Серега!

Пишу тебе от полнейшей безысходности и глубочайшей печали, так что не обессудь! Дела мои швах! Сессию я даже не сдавал, не допустили. Надежда на поддержку предков лопнула. На днях прилетел пахан — все разузнал, осерчал до посинения, говорит: "Крутась сам, как знаешь! А на меня не рассчитывай, тунеядец!" Ему тут напели: и соседи, и знакомые — все выложили, паразиты! Так что теперича можно прямо и смело сказать, что насчет губы не такой уж и пустой треп был. Отчислить меня, конечно, до будущей сессии хрен удастся, но мне от этого не легче — рано или поздно вышвырнут! А тогда одна надежда на тебя (ха-ха!). Короче, если не осенью, так уж будущей весной точно забреют. Пропади все пропадом тогда, сдохну я на казенной каше!

Матери твоей лекарство достал через отца, какое она просила. Но это все не главное, пишу тебе по другой причине. Любовь твоя экзамены тоже не сдавала, я ее в институте и не встречал. Раз видел на улице, дня три назад — не узнал: потухшая она какая-то стала, идет ничего не замечает, растрепанная. А ведь как за собой следила-то, а? В общем, что-то здесь не ладно. Меня аж совесть грызть начинает, — может, переиграл где? Палку перегнул? Но мне к ней подкатывать — бесполезняк. Приезжай сам! Вот такие дела. Гляди не опоздай!

Твои друг Мих. АН. Квасцов

7.07.199…Г.".

Сергей перечитал Мишкино письмо, сунул его в карман. Отвечать он не собирался, но что-то в этом послании поразило его. Может быть, непривычный для Мишки тон? Сергей не мог понять.

В сушилке было тепло, жар добирался до костей. От промокших в утренней росе сапог несло кисловатой кожей.

Над головами висел сизый табачный дым.

Сергей не вслушивался а разговор, сидел, помалкивал. Сурков, так здорово навредивший ему, сидел рядышком.

Он, казалось, и позабыл вро свой поступок, про губу, а о том, что подвел Реброва и не подозревал. Упрекать Леху Сергей считал пустым занятием, да и что толку после драки кулаками махать.

До следующего воскресенья оставалось пять дней. "Какнибудь дотерплю!" — решил он. Терпелось плохо.

— А ты чего заснул, служивый?! — обратил внимание на молчащего Слепнев.

— Да пошел ты! — отрезал тот.

— Не ласковый какой-то, — поддержал Мишку Черецкий.

— Сейчас приласкаю! — Сергей в шутку показал кулак.