– И все это он открыл вам?

– Я был с ним, когда он умирал. Не знаю, почему он решил мне признаться…

– Септимус был гением, - ледяная броня не давала трещин, - настоящим гением, и "Голубка"…

– Вы вольны мне не верить…

– Да уж, трудновато будет. А взглянуть на сей пергамент?..

– Его у меня нет, - повесил голову Ким.
– Опасаясь, что драгоценное свидетельство может быть утеряно, похищено, я из страха, что меня опередят, зазубрил все приметы наизусть, оставив оригинал в столице…

– Очень на вас похоже, - презрение, казалось, сейчас хлынет через край.
– Впрочем, благодарю за добровольное признание, - прежним, холодно-формальным голосом проговорила она.
– Это вам, бесспорно, зачтется. Действительно, зачем еще может потребоваться сочинителю нечисть? А ведь в трех списках предания прямо говорится: "Дверь к Меду Поэзии откроет сосуд зачарованный, души трех убиенных тварей нелюдских содержащий"…

– Хранение души убитого болотника не запрещено никакими эдиктами, - негромко, но упрямо отозвался маг.
– Этоопасно, не спорю… также, какхранение меча.

– Меч не выйдет из повиновения владеющего им.

– Но его могут украсть.

– Не собираюсь вести здесь философические диспуты. Где был убит второй болотник?

– Местные называли это место Гнилой Гатью. Не знаю, я лично никакой гати там и в глаза не видел. День пути по тракту на…

– Благодарю за разъяснения, я знаю дорогу, - убийственно-вежливо отозвалась воительница.

– Я… свободен? У посланницы Совета ко мне больше нет вопросов?

– Вы предупреждены, - нехотя проговорила всадница, - об опасности хранения при себе душ, принадлежащих уничтоженной нечисти. Эдикт Совета объявляет все, взятое чародеем, - кроме золота, кое принадлежит его величеству, - его добычей, имея в виду, конечно, ингредиенты или артефакты…

– Я смогу представить доказательства, что души болотников являются таковыми.

– Не сомневаюсь. Вам врать не впервой, господин сочинитель.

Ким опустил голову. Возразить нечего.

– Желаю счастливого пути, милостивый государь. Надеюсь, после обретения вами Поэтического Меда ваши… творения станут хоть чуточку лучше.

Черный единорог захрапел и шагнул в сторону. Наездница вытянулась струною на его спине, зло вцепилась в поводья, лихо гикнула - ударили копыта, ярко сверкнул рог, и диковинный зверь мигом исчез в темноте, одним легким прыжком перемахнув закрытые по ночному времени ворота.

Вот так оно все и кончается, Ким…

Поздно просить прощения и унижаться. Ты сам виноват, ты, и никто другой. Живи с этим. Живи с позором. И скажи спасибо: ты вышел во двор без своих эликсиров, один взмах сабли - и остался бы с поросячьим обрубленным носом, например.

И было бы поделом.

Не надейся, кстати, что "она поехала за мною!". Тэра - действительно одна из лучших, а болотники и впрямь замучили, словно в стародавние времена, когда составлялись позаимствованные им рецепты и эликсиры.

– О чем ты думаешь, брат-в-духе?
– осторожно осведомился Корбулон, все это время простоявший тише воды ниже травы.
– И что она говорила о Поэтическом Меде? Не может быть, ведь это же просто метафора, народная история, выдумка чистой воды…

– Кое-кто из осведомленных, - хрипло ответил Ким, все еще глядя вслед растаявшему в ночи черному единорогу, - считают его отнюдь не выдумкой.

– И ты, ты, брат-в-духе, - задрожал кентавр, - собираешься отправляться за ним?! В те самые горы? И меня тащить?!

– Тебя не потащу. Сможешь вернуться в столицу. Поспеешь как раз к осенним ристаниям.

– И выставлю себя на осмеяние и позор за то, что оставил своего брата-в-духе?!
– так и взвился Корбулон.
– За что обижаешь, брат, за что позоришь?! Неужто за невинную любовь мою к толике заслуженного комфорта?!

– Нет, - отвернулся Ким.
– Но там горы. Тебе не пройти.

– Пройду!
– возмутился кентавр.
– Предки мои Серые горы переходили - золото искали…

– Так ведь нет его там, то всем известно.

– Тогда еще не знали! В общем, я иду. До конца!
– со слезами в голосе провозгласил Корбулон.
– И пусть сгину я на заснеженных перевалах, пусть кости мои достанутся тварям горным и хищным птицам, но никто не сможет обвинить меня, что бросил я своего брата-в-духе, с кем шел по жизни от младых ногтей!

– Спасибо, брат.
– Слова кентавра были смешны и пафосны, такого постеснялись бы и в "народной" труппе маэстро Сакки, но голос у Кима все-таки дрогнул.

– Дорога дальняя, - деловито заявил кентавр.
– Потребуется много поклажи. Так что я завтра поутру найду нам… того, спутницу.